Золотой теленок

Статья позже часто цитировалась. Автор обосновывал стандартные тогда обвинения в адрес баптистов. Описывал, в частности, проповедника, утверждавшего, что «Ленин и Маркс – истинные христиане, только теперь идет извращение их линии».

Был изображен, в частности, баптист, вербовавший паству среди заводской молодежи. Автор сетовал: «Дети евангелистов идут в пионеры. Дети евангелистов идут в комсомол. Отцы евангелистов пытаются проникнуть в партию. И те и другие довольны собой, когда им это удается».

Рассуждения о баптистских уловках типичны. Авторы других статей тоже доказывали, что лишь меньшинство баптистов – рабочие промышленных предприятий, то есть «стопроцентные пролетарии».

Официально было заявлено, что большинство евангельских христиан составляют не заводские рабочие, а ремесленники, иначе говоря, «кустари». Вот они и завлекают обманом в баптистские общины «стопроцентных пролетариев».

Эту пропагандистскую установку обыгрывают Ильф и Петров, иронизируя по поводу оплошности «строгого гражданина». Тот, доказывая, что нужен режиму, пишет роман о «кустаре-баптисте».

Таким образом Ильф и Петров опять намекают, что «строгий гражданин» – лишь неумелый конъюнктурщик. И это еще раз подчеркивается упоминанием «шеститомного романа», аллюзией на развернувшиеся во второй половине 1920-х годов дискуссии о возможности возрождения традиций русского реализма XIX века.

Главным пропагандистом этой идеи первоначально считался А. В. Луначарский. Но вскоре известность получили выступления рапповских теоретиков. Осенью 1926 года они предложили лозунг «учебы у классиков».

Как известно, рапповцы пошли гораздо дальше наркома. Образцом эпопеи объявили роман Л. Н. Толстого «Война и мир».

Это весьма иронически воспринимались многими писателями. Типичный пример – С. М. Третьяков. Его статья, впервые опубликованная в 1927 году, так и была озаглавлена: «Новый Лев Толстой»[131].

Над рапповцами Третьяков откровенно издевался. Утверждал, что они фанатически верят в «пришествие “красного Толстого”, который развернет “полотно” революционного эпоса и сделает философское обобщение всей эпохи».

Соответственно, оппонент Ильфа и Петрова пишет роман «шеститомный». Еще и превзойти намерен четырехтомную толстовскую эпопею.

Далее – опять издевка. Современники не могли не догадаться, почему конъюнктурщик использовал для заглавия романа одну из строф русского переложения «Интернационала», гимна коммунистических партий, а с 1918 года – еще и Советского Союза: «Лишь мы, работники всемирной / Великой армии труда, / Владеть землей имеем право, / Но паразиты – никогда!».

Именно баптистам инкриминировалась переделка советских песен в религиозные гимны. О том рассуждал и Ассанов в упомянутой выше статье. Изображенные журналистом прихожане поют, можно сказать, баптистский «Интернационал»: «Вставай, грехом порабощенный // Весь мир беспомощных рабов, // Иди на бой непримиримый // И будь на смерть и жизнь готов!».

Ну а «строгий гражданин» собрался описывать в романе именно «кустаря-баптиста», принятого за «стопроцентного пролетария». Так что современникам была вполне очевидна связь заглавия романа с часто цитировавшейся новомировской статьей.

Ильф и Петров окончательно скомпрометировали условного оппонента. Да еще и нарекли его «аллилуйщиком».

Подразумевалась соотнесенность с молитвенным хвалебным возгласом в православном богослужении. Церковнославянский эквивалент – «Слава Тебе, Боже».

В советском обиходе термин был политической характеристикой. «Аллилуйщиной» именовали тогда не славословия как таковые, а наивные или же злокозненные попытки заменить конкретные результаты предписанной деятельности – восторженными рассуждениями об «успехах социалистического строительства».

На это и намекают Ильф и Петров. Подразумевается, что наивный или же злокозненный оппонент и сам не выполняет партийное задание, и другим мешает. Сознательно ли пытается создать препятствия, нет ли, – уже не важно. Главное, что такая деятельность противоречит актуальной политической установке.

Авторы романа отметили, что полемика с противником сатиры – не выдумка. И далее заявили: если «строгий гражданин снова заявит, что сатира не должна быть смешной, – просить прокурора республики т. Крыленко привлечь упомянутого гражданина к уголовной ответственности по статье, карающей за головотяпство со взломом».

Намек был понятен современникам. Доля шутки и здесь невелика.

В служебной иерархии того времени «прокурор республики» – официальное именование служебного ранга, аналог досоветского чина. А еще так именовалась должность главы прокуратуры в союзной республике.

Упомянутый соавторами Н. В. Крыленко в 1928 году возглавил прокуратуру РСФСР, трех лет не минуло – союзный наркомат юстиции. При смене должностей официальный ранг не менялся: «прокурор республики».

Фамилия этого «прокурора республики» была тогда памятна. Крыленко – государственный обвинитель на показательных судебных процессах. Особую известность принесло ему «шахтинское дело». Затем – «процесс Промпартии» в ноябре – декабре 1930 года.