Золушка с Чистых прудов

Вообще, чтобы рискнуть на репетиции и во втором составе предложить свою, пусть маленькую, но другую трактовку роли, надо иметь смелость. Однажды я похвалила Юлю, сказав, что она умница, что это может быть интересно. И тут из ее глаз в мое сердце вонзилось чувство благодарности мне за эту маленькую поддержку. Как же мы все переживаем за каждую минуту своего пребывания на сцене!

Второй исполнительницей моей роли – Мадлены Бежар – была назначена Валентина Шарыкина, уже известная зрителям и по работам в нашем театре, и по роли пани Зоси в популярной когда-то передаче «Кабачок “13 стульев”», принесшей ей любовь зрителей. В своем амплуа мы с ней чем-то похожи. Когда-то обе исполняли лирические роли, иногда пели в спектаклях. Валентина Шарыкина играла в очередь со мной и мою любимую графиню Розину в «Женитьбе Фигаро». Мы испытываем симпатию друг к другу, что помогало нам и во время репетиций «Мольера». Валя очень скромный человек, и когда я сказала ей, чтобы она шла на сцену, в ответ услышала шепот: «Пусть это скажет Юрий Иванович» (наш режиссер), и затем, тихо и беззлобно: «Мне кажется, он меня не любит». Я ей возражала, мне очень хотелось, чтобы у нее не было этого чувства. Ведь подобное мешает артисту на сцене. Да и потом, я думаю, что она ошибалась, ведь режиссеры – они немного сумасшедшие, ничего, кроме созданного на сцене собственного мира, не видят и не чувствуют, и сердиться за это на них невозможно. Режиссеры – рабы своего творчества, своих фантазий, своих видений.

Мы с Валей вместе дошли до премьеры и после окончания всех репетиций внутренне очень сблизились, хотя наша роль Мадлен исполняется каждой из нас по-разному. Мадлен – Шарыкина мне кажется очень женственной, ранимой и более беззащитной, чем моя. Может быть, я ошибаюсь. Поэтому дальше я не буду сравнивать их и описывать, как играет моя партнерша, а просто постараюсь рассказать, как рождалась моя Мадлен.

По ситуации моя героиня – брошенная, когда-то любимая женщина, жена, друг, первая актриса труппы господина Мольера.

Я уже играла с Александром Ширвиндтом брошенных им нелюбимых женщин, и всегда мне было легко страдать на сцене, продолжать любить своего неверного, но такого обольстительного мужа. Не так много у нас актеров, в которых, как в старые времена, влюблялись зрительницы, да и партнерши. Ширвиндта легко любить – он красив, несмотря на возраст, который ему тоже идет, умен, ироничен, всегда живой, внутренне свободный, постоянно импровизирует и на любое свежее проявление чувства на сцене отвечает по-настоящему, поэтому, играя с ним в «Мольере», я не ощущаю, что исполняю роль. Это я люблю его, это я его ненавижу, это я его жалею, это я теряю рассудок от бессилия, невозможности спасти его. И, испытывая в роли Мадлен эти чувства, я играю ее как сильного человека, не жертву, а соратницу.

Получив свою роль, я вспоминала великих людей – А. Коонен и А. Таирова, З. Райх и Вс. Мейерхольда. Эти женщины – единственные в судьбе этих больших художников. То же я подумала и о Мольере: могли быть увлечения, измены, но Мадлен – единственная женщина всей его жизни. Во время репетиций я, Мадлен, являлась слабой женщиной, пока страдала за себя, и это, как мне кажется сейчас, неверно. Я стала сильной, когда поняла, что не смогу спасти его от кровосмесительной любовной связи. Я довольно рано на репетициях почувствовала ужас от одной мысли, что он, Мольер, может жениться на нашей (возможно) дочери Арманде. Проживая этот ужас, я была на сцене почти невменяема, и тут Александр Анатольевич, чуткий к правде, дал мне совет: лишь один раз я должна отдаться отчаянью, истерически проклинать свое прошлое, а дальше, собирая силы, сдерживая горе, уйти из театра и, значит, уйти из жизни.

В этой роли, в маленькой, но емкой сцене я успеваю быть уверенной в себе волевой женщиной, привыкшей сносить удары судьбы, потрясенной горем и ужасом матерью, актрисой, которая расстается с театром, как с самой жизнью. На этой сцене я остановлюсь подробнее, ведь не так часто выпадает счастье за какие-то десять минут пережить богатую гамму чувств.

Я готовлюсь к своему выходу заранее, стою в кулисе и наблюдаю, как мой Мольер тихо, не веря в свое счастье, прикасается к юной Арманде. Он прикасается к ней так нежно, будто вдыхает аромат весны, впитывает в себя ее влюбленность и предельно просто и человечно делится с ней: «Я хочу прожить еще одну жизнь» и через паузу добавляет: «…с тобой». Я слушаю это, вижу его опьянение Армандой, и в мое сердце уже закрадывается боль. Но я – актриса, сколько всего мне уже пришлось пережить с этим сумасшедшим гением Мольером. Я выхожу на сцену – счастливая от успеха, спокойная хозяйка нашей труппы. Застаю Арманду в объятиях Мольера – ах, они, оказывается, репетируют! И учу Арманду театральным жестам. Она уходит, и он, шутя, желая проскочить объяснения, говорит, что хочет жениться на Арманде. Я даже не допускаю мысли об этом, думаю, что он шутит, однако он говорит, что наша с ним любовь давно прошла.