Зов Юкона

Когда войне настал конец – вот радость-то была!
Солдат – домой! Мы все рыдали хором.
Полотнищами алыми вся улица цвела,
И поспешал оркестр за дирижером.
Знамена по-над крышами, колокола гремят,
Безумны триумфальные напевы.
И каждый встречный глотку драл, приветствуя солдат,
Сражавшихся во славу Королевы.

И вдруг все принахмурилось – как туча наплыла,
Мягка, смутна, печальна и сурова.
Знамена не трепещут, и молчат колокола.
Притихли мы, не вымолвив ни слова.
И небо над столицею окутал серый мрак,
И вещий глас пронесся над сердцами:
«Скорбите, оглашенные, вздымайте черный стяг!
Они грядут – проститесь с Мертвецами!»

И шли они за рядом ряд, худы, измождены,
Нещадно покалечены и сиры,
Изранены, измазаны, тоской глаза полны,
И пулями прострочены мундиры.
Нахмурены, насуплены, в губах кровинки нет;
Походный строй шатало и ломало —
Но пели, оставляя за собой кровавый след,
И песня та до дрожи пронимала.

«В просторах Южной Африки нашли мы смерть и гроб,
Чтоб нынче вы от радости орали.
Магерсфонтейн, Колензо, проклятый Спион-Коп —
За них мы, как один, поумирали.
Победе той назначена кровавая цена.
Восславьте нас за боль и за страданья.
Ужель награда нам одна – могилы глубина?
Вы все в долгу, и нет ему списанья».

Толпу омыло холодом, примолкли языки,
Лег на сердца ледок незримых пальцев,
И молча люд таращился на мертвые полки,
На строй неупокоенных страдальцев.
Страшны издевки Мертвецов, и топот тысяч ног,
И блеск зубов, и сумрачное пенье.
Глаза я в ужасе прикрыл – я видеть их не мог.
Открыл – и понял: это лишь виденье.

Гремит, сияет торжество; плывет в морях цветов
Ребячливо-безумная столица;
Все флагами завешано с подвалов до крестов,
И колокольный звон гудит и длится.
Огни, веселье, музыка; мы топчемся в пыли —
И шепчем среди праздничного грома:
О Боже милосердный, позабыть нам не вели
Солдат, которых не дождутся дома.

Перевод А. Кроткова

Мак-боец Трагедия одной жизни [4]

Тот громкий выстрел всё гремит по миру,
А воин пал, бесчестием сражен.
Последний бой седого командира,
Последний вызов смерти бросил он.
Ему всегда был смертный страх смешон,
Но он не вынес этого позора.

Париж окно расцвечивал закатом,
А он ходил по комнате, ходил;
Предчувствуя, как бессердечный фатум
Накроет славу тенью черных крыл,
Усталым сердцем Господа молил:
«О, дай мне сил, как следует бойцу,
Бесчестье повстречать лицом к лиц».

* * *