Зов Лавкрафта

Но таких сборов, как у Маринеллы, Синюгин еще никогда не видел. Во‐первых, у нее был дорогой парфюм и помада – куда там его прежним пассиям. (Хотя Синюгин встречался как-то с женой комбата, вот она была фифа. Роман был неистовый, словно опера «Кармен» в провинциальном театре, его даже приходили бить бойцы, но ушли, слегка помятые. Сильно Синюгин их бить не стал, они ж люди подневольные. А сам комбат не пришел, побоялся. Но в итоге все закончилось, когда Синюгин начал чувствовать перебор. Душок провинциального театра, водевиль. Ну, к черту.) Во‐вторых, квартира у Каленовых была огромная, но Синюгину порой казалось, что пигалица находится в десяти местах одновременно.

И в-третьих: она собралась быстро. Даже – поразительно быстро.

Как опытный человек, он оделся в пятнадцать минут и вышел на лестничную площадку – стал ждать. С женщинами как в дозоре – никогда не знаешь, когда все начнется, но всегда, в любую секунду, нужно быть начеку. Иначе конец. Подкрадутся сзади, прыгнут на плечи и перережут глотку, что твой самурай. И брызнет кровь нерадивого кавалера на стены.

На площадке было тихо и спокойно.

Синюгин вздохнул. Хорошо.

Раньше, когда курил, он знал, чем себя занять. За куревом вообще время летит незаметно.

Позже, когда бросил, он маялся от безделья. Курить в такие моменты хотелось зверски, привычка.

Поэтому он начал повторять движения тансудо – корейского боевого искусства. В Корее он тогда не тратил время. Это было похоже на боевое самбо, к которому он привык, но по-другому.

Координация у него всегда была прекрасная. Синюгин без ложной скромности считал себя способным освоить любое, самое замысловатое движение. Когда ждал выписки в госпитале около Пхеньяна, на спор освоил американский танец линди-хоп, его танцевали два шарнирных негра – в госпитале работал телевизор для офицеров, там шло американское и южнокорейское телевидение. Негры были великолепны. Какие-то братья… забыл. Синюгин почесал лоб. Потрясающая скорость и легкость движений, местами чистая акробатика, но с поразительным, животным чувством ритма и нутряным ощущением музыки.

Забившийся на спор Синюгин бродил по парку рядом с госпиталем и мысленно прокручивал увиденное, раз за разом, словно прокладывал для своего тела карту действий. Медленно, еще медленнее. Это был скорее интуитивный процесс. Главное, держать музыку в голове. А негров в затылке. Они там танцевали у него долго, почти целый час.

Потом он разучивал в одной из беседок, пробовал телом созданный, пройденный им самим негритянский танец…

А потом Синюгин вернулся в офицерскую гостевую.

Собралась толпа. Офицеры – и наши, и корейцы, и китайские добровольцы. Пришли медсестры. И доктора пришли, один из них был француз-интернационалист. Синюгину поставили пластинку с другими неграми, но тоже шарнирными. Он послушал – кивнул, да, подходит.

Синюгин выдохнул, поправил пижаму. Потом растерянно повел головой. Танцевать линди-хоп в больничной пижаме было как-то глупо. Раненые офицеры переглянулись. Для него нашли пиджак, брюки, рубашку, галстук и даже блестящие, щегольские ботинки в размер и в два цвета.

Он выдохнул, сказал неграм в затылке: «Поехали, товарищи негры». Пластинка закрутилась. Музыка зазвучала. Ритм, ритм, ритм. И Синюгин поймал ритм, сбитый характерный ритм линди-хопа, джазовый, уловил его всем телом, как ловит антенна радиоволну, и начал танцевать…

Он выиграл пари. С блеском, хотя сам остался в итоге недоволен. У негров было что-то еще, что он не до конца уловил. Они были и профессионалы, и танцоры от бога. К тому же ранение давало о себе знать – не во время танца, а после.

Офицерский салон взорвался аплодисментами. «Давай нашу», – крикнул кто-то. Зазвучала гармонь (где взяли, бродяги?), русская, и Синюгин пошел в пляс. Прямо как был, в пиджаке и двухцветных ботинках.

А потом, на следующий день, его наперебой начали учить.

Француз-доктор показывал ему движения сават и сошон – французского бокса, в том числе давно запрещенные в спортивном варианте, и Синюгин узнавал многое из того, что было у Ознобишина, и в самбо, и в джиу-джитсу. Но было и что-то необычное, характерное только для марсельских грязных окраин. Безжалостные удары пальцами ног в висок и в уязвимые места. Грязные приемы уличной драки.

А потом к нему подошел кореец.

– Товарис, – сказал он с сильным акцентом. – Я бы сотел…

Он учил его тансудо, древнему боевому искусству корейцев. Они дрались с его помощью против японских пиратов.

Его учили все, наперебой. Синюгин впитывал как губка. А потом, через пару дней, его вызвал к себе особист и сделал втык за буржуазные танцы. Потом прищурился и похвалил. Налаживайте контакты, товарищ Си Ню Гин, налаживайте. Нам все пригодится. Синюгина передернуло. Стало противно и мерзко, он повернулся и вышел. Особист задумчиво смотрел ему вслед. Потом взял трубку и набрал номер.

«Я вам не б…ь площадная, чтобы контакты налаживать», – сказал Синюгин особисту.