Зверь 44

Тут я с ним согласился. «Неопределённое число» могло означать и десяток, и полсотню хануриков, а то и сотню. Как говорил Сивый: подохнуть успеешь, пока всех перетаскаешь. Но богатые мясорубки сейчас попадались редко. Не то что раньше. В одном котловане как-то положили бригаду со всеми штурмовыми, парашютно-десантными и разведывательными батальонами. Бог знает почему они подставились, но к ним съехалась дюжина «Зверей» – цепочкой окружила котлован и дымила целую неделю. Считайте, получился настоящий городок. Округу на несколько километров усыпало пеплом. Леший утверждает, что так всё и было. Может, и было. Я бы посмотрел. А сейчас мясорубки попадались мелкие и разрозненные. Наберётся, как вчера, хануриков под тридцать – и мы давай ворчать и жаловаться, что нам трудно.

Ветер предательски ударил в спину, и мы разом отступили от края моста. Кирпич с Сифоном замешкались, но потом тоже отступили. Не хватало свалиться в ледяную реку и подставить кого-нибудь из другой похоронной команды. Русалок, то есть выловленных из воды хануриков, никто не любил. Мерзкие они. Мерзкие и скользкие.

Ограждение моста давно обвалилось. По краю его словно обкусали – из надкусов торчали рёбра почерневшей арматуры. Тут спрятаться негде. Если только за стоявшим неподалёку «Секачом» командира. Под «Зверем» мост бы рухнул. Всё-таки сто восемьдесят семь тонн живой стали! Ну, не одной стали. В «Звере» было больше другого металла, и пластика, и дерева, и стекла, а ещё газа и солярки в резервуарах и всякого барахла вроде аккумуляторных батарей, но Сухой часто говорил «сто восемьдесят семь тонн живой стали», и мне нравилось за ним повторять.

Паром едва держался на плаву. Казалось, ещё мгновение – и он затонет, до того громадным представлялся водружённый на него «Зверь», по виду тонн на пятьсот, не меньше.

На «Звере» не было брони, он же не танк. Щиты на резервных баках не в счёт, они лишь оберегали от случайной пули и до сих пор висели целёхонькие. В прочем – ни полноценной брони, ни пушек, ни боеприпасов. Это объясняло скромный при таких габаритах вес. Иначе «Зверю» не покорилась бы ни одна река. Ну или пришлось бы его расчленять и расчленённым грузить в вагоны, чтобы заново собирать на противоположном берегу. Не хочу и представлять подобную канитель.

В высоту прифронтовой механизированный сжигатель гусеничного типа «Зверь 44» достигал семи метров! И это без учёта двух кормовых подъёмников. В ширину – девяти метров, а в длину – двадцати пяти. Настоящий двухэтажный дом на двух гусеницах шириной по три с половиной метра! В каждой гусенице – сто сорок цельных и сто сорок составных траков, а траки массивные, отлитые из марганцовистой стали и закалены так, что могут без критических повреждений подорваться на противотанковой мине. Шёл «Зверь» неторопливо. По бездорожью делал три километра в час, а по сносной дороге разгонялся бы до семи с половиной, да только сносных дорог почти не осталось. Не самая шустрая машина, согласен. Зато на горной передаче Сыч пускал её на тридцатиградусный уклон и не боялся, что трансмиссионное отделение накроется.

Останавливался «Зверь» редко. Иначе не поспевал бы за фронтом. Его и ремонтировали на ходу, если не полетело что-нибудь в ходовой части. А печи гасли по ночам, и то не всегда. Сейчас, во время переправы, они продолжали работать. Малой сказал, что к выгрузке на берег как раз прогорят последние ханурики из вчерашней партии.

Ветер разрывал серый дым печного дымохода, хлопал цепями кормовых подъёмников, кренил штанги бортовых прожекторов и разболтанное ограждение над кабиной Сыча, трепал растянутые над палубой бельевые верёвки. Хорошо, мы догадались снять одежду. И телеги надо было снять – перевезти их по мосту. Если ветер сорвёт хотя бы одну телегу, Сухой меня заживо выпотрошит.

Паром кренился на волнах, однако шёл уверенно, и никакие телеги в реку не сорвались. Вблизи от берега паром замедлился, начал разворачиваться, и мы увидели правый борт «Зверя» с нанесёнными белой краской четырёхметровыми буквами и цифрами. «ЗВЕРЬ 44». Краска облупилась и потемнела. Хорошо читались лишь первые две буквы, но к борту Сухой не докапывался. Зато приказал заново побелить палубу, то есть крышу «Зверя», хотя с прошлой побелки не прошло и месяца.

– Идём, – скомандовал Сухой. И мы пошли.

Ну, Сухой, Кардан и Леший забрались в «Секач» и поехали, а остальные – да, пошли. Неторопливо спустились к месту, расчищенному для высадки. Паром закрепил на нём громадную рампу. «Зверь», грохоча и омываясь чёрным выхлопом, сполз на берег. Высадка считалась ещё более опасной, чем сама переправа, однако Сыч знал своё дело, и вскоре «Зверь» вскарабкался по твёрдой земле на прибрежный косогор. Паром отбыл, следом уехал Сухой, а мы заглянули в отделения проверить, всё ли уцелело после переправы.