Алексей Викторович Лебедев , Алексей Лебедев
Алексей Лебедев
Фурблы у вас дома Это случилось в самый обычный день. Мы с женой пили утренний кофе, когда Лайза вдруг закашлялась, и я заботливо похлопал ее по спине. Раздался булькающий звук, и на стол вывалился ком бесцветной студенистой массы. Когда я понял, что это, меня пробрал озноб. Вот так оно и бывает... Главное - не психовать. - У тебя фурбл, - сказал я, стараясь держать себя в руках. - Нет! Не может быть! - возмущенно откликнулась жена. Я промолчал, ожидая, когда правда дойдет до ее сознания. - О Господи! - тихо прошептала она чуть погодя. - Позвони на работу, отмени все встречи и сходи к врачу. - К врачу? Ведь это не лечится, Майкл! - Надо зарегистрироваться, тогда за тобой сохранят рабочее место. Ты же не хочешь быть нелегальным фурблом? - Не хочу... Не знаю... Господи, ну почему именно я? Почему именно сейчас? Все шло так хорошо! Я вполне разделял ее чувства, но на эти вопросы у меня не было ответов, как и ни у кого другого на нашей маленькой планете. Я просто взял салфетку, вытер ею клейковину и выбросил в утилизатор. - Мы только что заключили контракт с японцами, - рыдала Лайза. - Знаешь, скольких трудов это стоило?! Скольких нервов! Я знал, по крайней мере - с ее слов. Последний месяц она только и говорила о своих новых разработках в сфере виртуального дизайна и переговорах их фирмы с зарубежными партнерами. Жена была настоящим трудоголиком, и с этим приходилось мириться. - Ты переболеешь и вернешься к работе, - уверенно заявил я. - Думаешь... я смогу? Когда стану... мартышкой... или ящерицей... или жуком каким-нибудь? - Для меня ты навсегда останешься моей любимой Лайзой. - Спасибо, утешил! Ты всегда хотел, чтобы я была твоей комнатной собачкой! - Сейчас не время для ссор! Ты должна успокоиться, иначе сама себе повредишь. Все будет хорошо, поняла? - Поняла, - вздохнула она. - Все будет хорошо. Придя на работу, я сразу же подал заявление на двухнедельный отпуск. Неудивительно, что вскоре после этого меня вызвали в кабинет босса. Когда я вошел, он так и впился в меня своим пронзительным взглядом. - Это странно, мистер Сван, вы не находите? Лунный проект на стадии завершения, заказчики ждут результатов, вы - один из ведущих сотрудников лаборатории и вдруг... Вот я и спрашиваю: что это - безответственность или саботаж? - У моей жены фурбл, - с трудом выговорил я. - Такими вещами не шутят, мистер Сван, - из приоткрытого рта босса на мгновение высунулся раздвоенный язык, а щели зрачков чуть расширились. - Надеюсь, вы не обманываете меня? - Сегодня же она пойдет к врачу и зарегистрируется. - Мы могли бы оплатить ее лечение в частной клинике. За ней там будет квалифицированный уход, а вас ничто не будет отрывать от работы. - Простите, но тогда я просто не смогу работать. Разрешите подать заявление об уходе? - Это крайности, мистер Сван. А вам сейчас, как никогда, нужны хладнокровие и выдержка. Ладно, я дам вам отпуск. Ухаживайте за женой, но отнеситесь к этому ответственно... Может быть, мне поговорить с ней - подготовить, так сказать, к переменам?
Я проснулся счастливым. Открыл глаза и первым делом оглядел свои труды. Полюбовался орохвасом, парочкой чгуттаков и прочими забавными созданиями. Незаконченным оставался лишь н'хем-то-тер. Накануне мне никак не удавались его глаза. Но я чувствовал, что сегодня мне это удастся. Напевая, я умылся, оделся и перекусил. Время было творить. Мое вдохновение разрушил звонок в дверь. Сначала я даже не понял, что это такое, - гости у меня бывают редко. И кто бы это мог быть? Я никого не ждал. На пороге стоял лысоватый немолодой человек в сером плаще. Круглое лицо его практически не отражало эмоций, но каким-то шестым чувством я уловил внутреннее напряжение. Ему не хотелось иметь дело со мной, но было НАДО. - Верин Павел Евсеевич? - Да. - Полковник ФСБ Макаров, - он показал удостоверение. Мне стало нехорошо. Я отступил, пропуская его в комнату. Полковник прошел и медленно осмотрелся вокруг. - И вы здесь живете? - как бы сомневаясь, спросил он тихо. - Да. - Понятно. Я должен задать вам несколько вопросов. - А в чем, собственно, дело? - вымолвил я. Он промолчал, игнорируя мой вопрос. Взгляд его был прикован к моей последней картине. - Это кто? Инопланетянин? - Нет, н'хем-то-тер, - возразил я. - Правда? На каком это языке? - Ни на каком. Я его придумал. - Зачем? - он испытующе посмотрел мне в глаза. - Да низачем! Я художник, а это мое творчество... Почему вообще я должен как-то оправдываться? У нас что, опять борьба с абстракционизмом?
— Ну, а среди поэтов, писателей? Есть такие великие люди, мнение которых важно для тебя?— Я думаю, Стругацкие. И как писатели, и как люди. Духовно они все равно присутствуют как часть культуры. Ну, а из классиков могу назвать Достоевского, Гоголя…
Товарищ фурбл Я помню, как он появился в нашем бараке - тщедушный, но гордый в своем мученичестве. Помню его первую фразу: - Добрый день, господа. Ответом ему был смех: какие из нас господа! Господа теперь в Париже... или в Нью-Йорке... или на Канарах. В общем, далеко - те, кто успел вовремя смыться из медвежьих объятий Родины. - Здорово, мил человек, - начал знакомство Борода в обычной своей манере. - Как тебя звать-величать? - Муравьев Николай Иванович. - Ну, Муравьем будешь. А меня вот Бородой кличут. Давай к нам, расскажи, за что попал сюда. - За правду, - блеснул глазами новичок. - За правду! - хохотнул Борода. - Правда-то, брат, она у каждого своя. Газета ведь тоже "Правдой" зовется, да только не всякий ею подотрется. Ты конкретно расскажи, что да как. Не боись, мы здесь все политические. Новичок с подозрением глядел на Бороду. Честно говоря, тот был не слишком похож на политического. По общему негласному мнению нашего барака, он действительно попал сюда по ошибке. - Товарищ Первый - фурбл! - выпалил Муравей. - Это почему же? - Есть свидетели... И потом, разве может человек сотворить такое со своей страной? Со своим народом? - Старая песня, - вздохнул Борода. - Этак у нас всю дорогу одни фурблы и были. Вот при Бориске было: свобода! Товару густо, а в кармане пусто. И Сашка потом чего накуролесил... Да ты тогда еще под стол пешком ходил, не помнишь ни фига... Скучная у тебя правда. - Вот Второй - точно фурбл, - вступил в разговор Соловей с одной из своих любимых баек. Он полагал, что найдет благодарного слушателя. - Ростом маленький, без волос, а зубищи - во! Приводят, значит, к нему на допрос врага народа. Второй рычит: "Колись, гнида, а то съем!" Тот не верит. Тогда этот гад ему палец - ать! И хрумкает. Второй - ать! Все на левой руке, чтобы, значит, правой-то враг признание мог подписывать. А ежели этот крокодил разойдется, то и всю руку до плеча откусит, потом за ноги принимается. Кровища вокруг течет, а он: гы-гу-га! Смеется не по-человечески. Или вот приводят к нему бабу... Меня заранее перекосило от предстоящего описания интимной жизни Второго, которая была якобы известна Соловью во всех тошнотворных подробностях, но тут вмешался Борода: - Насчет фурблов тебе лучше Рабинович расскажет. Он жид ученый, с ними жил и мед-пиво пил. Я заскрипел зубами.