В похоронных же надгробных причитаниях представление души в образе птиц есть самое употребительное, вследствие чего родственники умершего по преимуществу обращаются к покойникам с такими словами: «прилизь же ты до мене, мий братику, хоть сизым голубем, хоть ясным соколом, хоть билым либидем»²⁴; или же так:

Появись — приди надежная головушка. Хоть с чиста поля явись ясным соколом, С темных лесов явись сизым голубем, Хоть с глубоких озер серойутушкой^2Ъ.

Но более любимое представление души — это представление ее в образе кукушки, плачущей над моги — лой. Простолюдины, оставаясь верными такому воззрению, обращаются к покойнику со словами: «Прилетай же ко мне кукушечкой, прокукуй мне свою волюшку»²⁶. Они до сих нор убеждены, что кукушка может предсказывать им срок их жизни, и потому, увидя ее, обращаются к ней с такими словами: «кукушка, кукушка, сколько мне лет жить?» и по числу ее кукования, полагая каждое за год, заключают, сколько лет осталось до смерти.

Уподобляя явления природы, особенно дождевые тучи, различным животным, называя те и другие тождественными, древний человек с течением времени утрачивал свою первичную чуткость к произносимым звукам, с одной стороны в силу долговременного употребления, с другой — привычки; от этого его слово с высоты поэтического изображения нисходило на степень абстрактного наименования, делаясь не более чем фонетическим звуком для указания на известный предмет или явление, в его полном объеме, без исключительного отношения к тому или другому признаку; и вместе с тем становилась недоступной связь отдельных предметов, державшихся на родстве корней, метафоры теряли свой поэтический смысл и принимались за простые, непереносные выражения. Вследствие этого исходный смысл древних слов и выражений делается все темнее и загадочнее, и является неизбежный процесс мифических обольщений и верований. Под влиянием таких условий первобытный человек, связав представление души с образом животного, отождествил ее впоследствии буквально. Среди таких образов животных, принимаемых душами, более употребительными были образы зайца и горностая, как это можно видеть в причитаниях, где плакальщицы, оплакивая покойника, выражаются:

Покажись, приди, надежная головушка. Хоть с-под кустышка приди да серым заюшком, Из-под камышка явись да гoрнocгaюIшoм".

Были среди образов животных и чисто враждебные, например волк и т. п. Такая двоякость представления душ объясняется тем, что душа сохраняла за гробом свой прежний характер и свои земные наклонности²⁸.

С развитием сознания о человеческом достоинстве представление души в своем развитии приняло форму антропоморфическую (человеческую); оправдание этого мы видим в похоронных надгробных причитаниях, существующих до сих пор, где представления души встречаются то в образе доброго молодца, то калеки перехожей, то московского купца. Так мать, оплакивая сына, говорит:

Приди — появись, сердечно мое дитятко, Хоть к крылечку приди добрым молодцем, Хоть незнамой калекой (нищим) перехожей, Хоть купцом приди московским…²⁹

Было еще антропоморфическое представление души в виде тени легкой, как воздух, неуловимой для осязания. Тени эти у наших предков назывались «навье»³⁰. По объяснению Буслаева, слово это у всех северных народов индоевропейского племени означало мертвеца. Духи в виде карликов, скандинавские «nav», славянские «людки» были не что иное, как навья — души умерших. На иконах и картинах души усопших людей изображаются до сих пор в виде карликов, малюток. Можно думать, что малороссийское слово мавки (русалки) происходит от нав, навки. В — летописи 1092 г. говорится, что жители Полоцка были избиваемы мертвецами — неуловимыми для взора привидениями: «и не бе их видети самех, но конь их видети копыта, и тако уязвляху люди плотьскыя и его (их) область; тем и человецы глаголаху, яко навье бьют полочане»³¹. «Навья на конях» — можно объяснить обычаем древних славян закапывать с мертвецами их любимых коней.

Впоследствии, при дальнейшем развитии человеческого самосознания, мысль об отдельности души от тела и образе ее представления получает характер более духовный и душа уже не сливается конкретно со своим образом, а принимает только его форму. Это послужило основанием для происхождения веры в переселение и превращение душ в животных и растения. Так, предки наши верили, что душа и при жизни тела может от него удаляться и снова возвращаться в него. Иоанн — экзарх Болгарский говорит о таком поверье славян касательно ведуна: «тело свое хранит мертво, и летает орлом и ястребом, рыщет лютым зверем и вепрем диким, волком, летает змием, рыщет рысью и медведем»³².

В древнейшую эпоху эта вера в способность превращения соединялась с существами стихийными — ветрами, облаками, которые олицетворялись то в образе птиц, то в образе животных: коней, собак, волков и др. Потом это представление было перенесено на людей и растения³³.