Представляя загробную жизнь в такой чувственной форме, живые как бы входят в непосредственные отношения с покойниками, спрашивают у них: «чи вам там лучте, чи нам тутечка», разговаривают с ними через могилу: «чи чуете вы, мий батеньку и моя матусенька» (т. е. чувствуете ли вы наше присутствие здесь у вас на могиле), сами рассказывают им через других покойников о своем житье-бытье. Так вдова-соседка говорит покойнику.

Когда сойдешь ты на иное живленьице На второе, на Христово как пришествие, Не увидишь ли надежной головушки? Ты порасскажи, спорядный мои суседушко, Про мое да про несчастное живленьице, Про мое да сирот малых возрастаньице^г.

Затем родные и знакомые свидетельствуют им почтение и спрашивают, не обижаются ли они за что — либо на них, говоря покойнику:

Ты изведай все блаженныим родителям, Скажи низкое поклонно челобигьице, Пусть не гневаются жадобные родители Што не по части на могилушку учащиваю, Што по вешю: му дни не усеживаю, Не беру да я попов отцов духовныих, Не служу я панихиды с пoминaньицem’^I.

При заботах живых об умерших существует у нас и вера в заботы умершего о живых. Так, матери, по народному поверью, нередко являются ночью и кормят своих детей или же чешут им голову⁶⁵.

Ставя покойников в такие отношения к живым и приписывая им все материальное, народное сознание тем не менее не устанавливает определенного понятия о загробной жизни. Оно колеблется между представлением блаженства и понятием муки:

Видно, нет тебе там вольной этой волюшки, Знать, за тридевять за крепкими замками находишься"". Обыкновенно причитывают по умершему.

Слова «видно» и «знать» прямо указывают на неопределенность представления загробной участи умершего. Это, конечно, могло произойти, с одной стороны, вследствие того, что юный ум человека в раздумье о смерти не мог еще представить страну ее радостной, в помыслах же о судьбе отошедших праотцов, с которыми живые связаны столь крепкими любовными узами, — он не мог вообразить ее и печальной; с другой стороны, этому немало содействовало то обстоятельство, что в народном сознании понятия добра и зла не успели еще выясниться и стать определяющим началом блаженства и мучения в загробной жизни. Этот пробел уже значительно пополняется в русских народных духовных стихах, где загробная жизнь принимает более определенный характер и является не в виде земной и не с теми же чувственными потребностями и нуждами, как мы видели ее в причитаниях, а напротив, представляется совершенно в другом свете, с большим оттенком духовности, развитием понятий добра и зла, рая и ада, блаженства и мучения.

Загробная жизнь по духовным стихам представляется не вместе с телом, а отдельно от него, не в земле, а на небе; это подтверждается прощанием души с телом, где она говорит ему:

Ты прости, мое тело белое,

Прости беззаконие мое!

Ты пойдешь, тело, во сыру землю,

Червям, тело, на истечение,

Вы, кости, земли на предание,

А я, душа, к самому Христу на спокояние⁶⁷,

На страшный суд,

Второе Христово пришествие,

На житие вековечное⁶*.

Отделившись, таким образом, от тела, душа в загробной жизни неизбежно теряет привязанность к благам мира сего, потому что последние имеют значение только в связи с телом, и вследствие этого ее жизнь там принимает характер не материальный, а духовный, отрешенный уже от прежних условий здешней жизни. В этом убеждают нас следующие слова духовных стихов:

Оставляет (душа) все житейские попечения,

Честь, и славу, и богатство маловременное.

Забывает отца, матерь,

Жену и чад своих,

Переселяется в ин век бесконечный⁹.

При таком взгляде на загробную жизнь там имеют значение только добрые дела, которые выража — ют собой не поверхностный взгляд на добродетель, обусловливаемый родственными и племенными отношениями, или как говорит каждому его чувство, но уже освещенный светом христианского учения; им одним приписывается определяющее и вместе с тем искупительное значение в загробной участи душ, как об этом свидетельствует сама душа в своем плаче:

Не помогут душе моей Ни отец, ни мать и не сродники; Ни дружья — братья сердешные, И ни злато, ни сребро. Помогут душе моей Поклоны полуношиые, Тихомирная святая милостыня-⁷⁰, coeдинeнися с «молитвой и постом»¹¹.

Приписывая такое благодетельное значение добрым делам в загробной жизни, душа, по народному сознанию, с такой же силой и убедительностью обрисовывает и гибельные последствия худых дел, которые влекут за собой вечное мучение. Имея это в виду и сознавая за собой недостаток добрых дел, душа догадывается, что она на том свете пойдет на муку вечную, и потому на вопрос ей тела — почему она так думает — отвечает:

Потому я, тело белое, себя угадываю, Что как жили мы были на вольном свету, Мы на вольном свету, на прошедшем веку. Не имели ни среды, ни пятницы, Ни великого поста понедельничку; Мы по средам, по пятницам платье золовали, Платья золовали мы, льны прядывали, Из чужих мы коров молоко выдаивали. Мы из хлеба спорынью вынимали, Златые венцы разлучивали².