И вот в тот момент, когда Сашка был уже на грани отчаянного шага, тусклый свет, горевшей в коридоре лампочки, заслонила тень, и негромкий голос с сильным акцентом спросил:

— Ти Шиляеп Шашка?

Наркоману было так плохо, что он еле выдавил из себя:

— Я…

— Виходи, давай, толко тихо! — приказал охранник и, щелкнув замком, открыл дверь. — Увидев на свету бледного с измученным лицом мужчину, который, по-видимому, задыхался без наркотика, как рыба без воды, охранник с осуждением покачал головой: — Совсим, дурак, себя не уважаешь. — Подталкивая Сашку, толстяк провел его в конец коридора и, пихнул в туалет, предназначенный для охраны, сунул в руку шприц. — Давай, бистро!

Через пару минут Шиляев твердой походкой вошел в камеру и, растянувшись на нарах, положил голову на косо прибитую доску, заменявшую подушку.

"Силен, видать Вовка раз сам охранник "наркоту" мне в зубах принес. За Нечистого нужно держаться. С ним не пропадешь!" — успел подумать Шиляев, погружаясь в волшебный дивный мир грез.

23

Ни свет, ни заря домой заявилась мать Нечистого. Вовка открыл дверь, неприветливо бросил ей:

— Здравствуй! — и, протопав босыми ногами в лоджию, снова завалился на диван.

Матери своей он не любил, всегда чувствовал, что приходится ей в тягость.

"Шлюха она и есть шлюха, — думал он о ней с неприязнью. — Всю жизнь только о мужиках и думала. Сколько у нее их было сама давно со счету сбилась. Не знает, наверное, от кого меня зачала. А одевается так, будто ей двадцать лет — в мини юбку и топик со шнуровкой на спине. Смотреть противно. Самой-то скоро уже пятьдесят шесть, а все под молодуху костит. Волосы вон под цвет соломы выкрасила, брови насурьмила, "свисток" накрасила, а на роже морщины горячим утюгом разгладить забыла. Дура старая, совсем из ума выжила. Типичная старая б…"

— Я, Вовчик, посуду кое-какую заберу, — ворковала мать из кухни, хлопая дверцами шкафчиков. Голос у родительницы был грубым, прокуренным. — И кое-что из шмоток.

— Ладно, — вяло разрешил Нечистый.

— Как живешь-то, сынок? — голос матери уже раздавался из зала. Теперь хлопали дверцы "стенки".

Нечистый повернулся на бок, взял со стоявшего рядом стула пачку сигарет и, прикуривая, сказал:

— Нормально. Чего и тебе желаю.

— О! А это что? — очевидно, мать наткнулась на украденные в ларьке продукты. И действительно вскоре появилась в лоджии с бутылкой коньяку в одной руке и банкой красной икры в другой. Ее сильно накрашенные глаза округлились от удивления и восторга. — Откуда это, Вовка?

Выпустив в потолок струю дыма, Нечистый лениво махнул рукой.

— Да так, товар с корешем прикупили. Хотим магазинчик свой открыть. Только ты никому про это не говори.

Мать сделала вид, будто верит байке сына.

— Ладно, Вовчик, не скажу, — кивнула она и подобострастно улыбнулась: — А можно я чего-нибудь возьму у тебя?

Нечистый хмыкнул:

— Бери чего хочешь и сколько хочешь, — а когда обрадованная мать скрылась с подарками в зале, тихо проворчал: — Только сматывайся быстрее.

Уже прощаясь, мать, заглянув с полной сумкой в лоджию, просительно сказала:

— Ты бы дома бордель не устраивал, сынок! А то соседи участковому заявят, хлопот не оберемся.

— Все будет нормально, — заверил Нечистый. — Ты иди, иди, за меня не беспокойся.

Едва Алиферов, проводив мать, отправился в ванную бриться, как снова прозвонил звонок. "Кого еще черти в такую рань принесли? — подумал он недоуменно. — Уж не ментов ли?" Нечистый крадучись вернулся в прихожую, заглянул в глазок… и, радостно вскрикнув, распахнул дверь. На пороге стоял рослый, широкоплечий, пышущий здоровьем мужчина за тридцать лет. На его квадратном грубо вылепленном лице с большими навыкате, как у быка, желтоватыми глазами блуждала самодовольная ухмылка.

— Не ждал? — спросил он басом.

— Хряк, кореш! — Нечистый сграбастал гостя в охапку и втащил в прихожую. — Ждал, как же, ждал! Каждый день жду! Когда откинулся?

— Три дня как на свободе… Да хватит тебе лапать-то меня, чай не баба! — Хряк освободился от объятий Алиферова и теперь уже крепко по-мужски пожал Алиферову руку.

— Чего же ты ко мне сразу не зашел? — пропуская мимо ушей последнюю реплику приятеля, спросил Нечистый.

— Дык, сам знаешь, браток, — басил Хряк и его густой трубный голос, казалось, заполнил все уголки квартиры, — на радостях-то все эти дни водку хлестал, жрал да на диване отлеживался в комфорте. А как отошел маленько, так сразу к тебе подался.

— Ну, молодец, молодец! — похлопывая приятеля по плечу, не мог нарадоваться Алиферов. — Проходи, я тебя коньячком угощу!

— Угости, Нечистый, корешка. Я не против. Коньячком на свободе я еще не баловался.

— Давай, давай, проходи, не стесняйся, — легонько подталкивая гостя в спину, хозяин повел его на кухню. — Ох, и рад же я тебя видеть, Хряк!