Классические рассказы о Холмсе заключены в рамку: те или иные события происходят в доме Холмса и Ватсона на Бейкер-стрит, 221 Б. Эти рамочные сцены — часть большого повествования о двух товарищах, которые долгое время живут и работают бок о бок, преодолевая все превратности судьбы. Так, Ватсон овдовел (как минимум однажды), хотя об этом автор упоминает лишь вскользь; Холмс же прошел через кокаиновую зависимость, несколько тяжелых депрессий и даже программу защиты свидетелей (или, как говорят поклонники, Великий Пробел), которую устроил себе после смерти профессора Мориарти: тогда подручные «Наполеона преступного мира», жаждая мести, сами гонялись за сыщиком по всей Англии. В эту рамку помещается история клиента, которую он рассказывает сам, придя к сыщику за консультацией (а то и просто влетев к тому без стука).

Таким образом, почти все произведения о Холмсе — это рассказы о людях, которые сами что-то рассказывают, и частенько выходит, что в их истории фигурирует еще кто-нибудь со своей историей (например, о том, что он видел или слышал «в ту самую ночь»). Если это утверждение кажется вам сомнительной метафизикой, то вспомните, как важны и органичны вставные сюжеты в знаменитых произведениях искусства от Гомера до «Зеленых акров»[8]. Новый клиент сообщает о преступлении, которое произошло, будто бы произошло или вот-вот произойдет, или попросту, как в «Вампире в Суссексе» и «Шести Наполеонах», рассказывает о странном и необъяснимом происшествии. Заканчиваясь, история приводит в движение другую часть механизма — следующую историю, где говорится о расследовании, проведенном Холмсом и Ватсоном, нередко при содействии одного или нескольких не слишком сообразительных полицейских. Расследование, в свою очередь, порождает рассказ о том, как было совершено преступление, или же о том, что' все-таки кроется за необъяснимым эпизодом. Например, в «Шести Наполеонах» история о весьма неправдоподобном антибонапартисте, серийном убийце и вандале, решившем разбить все бюсты Наполеона, какие можно найти, скрывает рассказ об итальянских ремесленниках-эмигрантах, задумавших вернуть «черную жемчужину Борджиа», спрятанную в одном из бюстов.

Но это еще не все. Как правило, рассказы и «рассказы в рассказе», которые Дойл умудряется втиснуть в свою бесконечно гибкую структуру, с раскрытием преступления не завершаются: в конце часто следует сообщение о том, что злодея находят, загоняют в угол и наконец хватают. После поимки подозреваемый представляет порой совершенно новую версию событий, выявляя при этом слабые места в аргументации Холмса или подтверждая самые смелые его догадки. Далее становятся ясными мотивы преступления, уходящего корнями в еще одну историю — иногда очень давнюю. А затем мы возвращаемся на Бейкер-стрит, где Ватсон уже переходит к новому сюжету.

Итак, технику создания конандойлевских произведений задала викторианская эпоха: отлаженный механизм рассказа должен был работать как часы. В этом смысле Конан Дойл — истинный современник уже упоминавшегося прожекта железной дороги Кейптаун — Каир; но каков замысел, в чем предназначение Холмса? Обыкновенно считается, что и тут писатель был примерным викторианцем и сочинял рассказы для того, чтобы способствовать укреплению Британской империи. В ответ можно лишь повторить, что рассказы эти, как и сообщалось в их заглавиях, — истории о приключениях. Их цель — не скреплять и прославлять господствующий порядок, но вывести читателя за сферу его действия, оставить этот мир за скобками, пускай лишь «на двадцать страниц».

В начале XX века победное шествие прогресса заставило авторов приключенческой литературы впасть в уныние; заметнее всего оно на первых страницах романа Конан Дойла «Затерянный мир» (1912), о том же иронично, хотя и печально пишет Конрад в начале «Сердца тьмы». Оба писателя сетовали, как выразился конрадовский Марлоу, на исчезновение «белых пятен на картах». Ведь начиная с Одиссея герои приключенческих книг спешили вписать в эти «белые пятна» свои имена и вернуться домой с рассказами об увиденном. В этом смысле важнейшее дело империи — отыскивать новые экзотические места, располагающие к приключениям, чтобы писателям было куда отправлять своих героев.