Платон Александрович встречу трижды переносил, за заботами своими многими, и принял Резанова только на второй день после отъезда шведского короля. Выслушав, мельком взглянул на бумаги, приоткрыв бювар. Отвел в сторону взгляд. Николай Петрович, зачарованно разглядывая чистое, как у ребенка, нежно-розовое лицо фаворита, вполуха слушал про полезность затеянного, желание графа самолично участвовать в предприятии, занятость государыни французскими делами, по которой единственно нужное решение откладывается. Зачем лгать, подумалось ему, — все знают, императрица больна, в день, когда не явился Густав на прощальную аудиенцию, случился с ней удар. А князю Платону долго ли по Зимнему хозяином ходить?

Нового в тот день Николай Петрович ничего не узнал, и спрашивая потом себя, отчего именно теперь решился искать удачи в другом месте, не находил ответа. Наверное, всему виной беспокойный, бегающий взгляд Зубова, тишина во дворце, да на обивке кресел мерещилась все серая патина, будто с них перестали стряхивать пыль.

Кляня себя за неразумие, которое дорого может обойтись, и не в силах отступиться от замысленного, он приехал в Смольный к бежавшей от двора фрейлине Нелидовой, фаворитке наследника престола.

Екатерина Ивановна не принимала никого. Соболью накидку, приготовленную в подарок даме поважнее, отдать пришлось мадам Лафон, чтобы оказаться в маленьком алькове правого крыла второго этажа, где, кроме двух кресел у камина, ничего не было.

— Екатерина Ивановна, могтю простить мою настойчивость. Я, как очарованный рыцарь, грезящий чудесами Святой земли, полжизни готов отдать за счастье говорить о грезах своих.

— Отчего вы думаете, что я окажусь хорошей слушательницей?

— Зная о вас — не могу думать иначе. Собеседника при дворе я себе не ищу, у каждого на уме — милость обрести или денег добыть. Вы — иная.

— Не обмануться бы вам. Но где ваша Святая земля? Или вы, в самом деле, хотите Иерусалим освободить?

— Нет, Екатерина Ивановна. Далеко отсюда, за самой Камчаткой, лежат края, храбрыми и честными людьми сделанные частью владений российских. Там гавань Трех Святителей, залив Петра и Павла, там заложен поселок Славороссия.

— Далее Камчатки? Стало быть, Америка?

— Именно. Сухим путем земель тех никто еще не достигал, да и корабли, что там якорь бросали, покуда по пальцам сосчитать можно. Соболя в лесах — как песка на морском берегу, бобры громадные, едва не с медведя, а от морских зверей в теплую погоду кромки воды не видно, будто страна вся опушена меховой каймой. Люди просты, развратом века не тронуты, веру Христову принимают таинством великим, как во времена апостольские.

— Право, Николай Петрович, сказка ваша занимательна, но каков резон?

— Таить не стану, Екатерина Ивановна. Сердце болит, как подумаешь, сколь Россия теряет. Часу медлить нельзя, бостонцы да англичане не медлят! К слову вашему Павел Петрович прислушивается, Адмиралтейство в его правлении состоит. Для охраны земель тех хотя бы три-четыре корабля выделить, а компании, обустройство их ведущей, привилегию дать, вот и не пострадает честь российская.

Нелидова повела густой, как у дивчины со Слободской Украины, бровью, и Резанов приметил вдруг в ее ровно убранных темных волосах седую прядку.

— Хоть я вас знаю мало, буду откровенна. Поверьте, мной не лицемерие движет. Я в самом деле, будучи при дворе, находила в Павле Петровиче понимание… вы это знаете, как все. Но должны знать иное. Свет меня более не прельщает, если я не избрала монастырь, то потому лишь, что немолода уже и могу вполне вест подобающую жизнь здесь, помогать мадам Лафон в стенах, где и сама воспитанницей была. И теперь, при всем внимании ко словам вашим, могу молиться за успех дела, которое видится мне достойным. Но помочь, увы, не могу.

— Екатерина Ивановна, да мне о большем и не мечталось! Вы выслушали, поддержали, молиться обещались — что же еще? Для меня в вас одобрение найти — столь много, что и не высказать. Прошу лишь милости — дозвольте, коли опять сомнения одолеют, к вам прийти, либо — с удачей. Мне радость вдвойне будет, если с вами поделиться.

— Бог мой, приходите, конечно!

…На улице он расправил вольготно плечи, велел кучеру ехать неспешно следом, пешком пошел в сторону строяшегося Исаакиевского, взгляд останавливая на каждой встречной девице. Низкое, предметельное небо висело над самыми крышами, и казалось, будто идешь по устланному мягким ковром, освещенному слабо коридору веселого дома, а за дверьми направо и налево — смешок, дыхание жаркое, звук поцелуя. И на все есть

своя цена!

Марципаном тянуло из кондитерских. Гас в гулком эхе колокол, нес холодный ветер колкий, мелкий снег. Ноябрьский ветер, швырявший, будто пригоршнями, град в стекла Зимнего, выдувал из комнат тепло. Сколько сил потратила Екатерина, чтобы свить это гнездо, и не себе же одной — правнуки жить станут, а в это утро не было для нее уюта. Протопить приказала — исполнили; но холод не уходил, и ветер, с детства нелюбимый ветер Балтики…