Джордже подкатился калачиком, не дожидаясь заказа, – принес драгоценной пани новый кофе. Эван подумал, не взять ли еще кружку, но не решился. Если опять в обход, то дышать выхлопом в морду, скажем, Ромашке – смерти подобно. А в лицо Тодоровой – лютой смерти.

— Трудно через порог отпускать, – Ольга придвинула чашку, но пить не стала. – Паук-то внутри бесится.

Он дернул бровью.

— Ну да. Полюбил паук муху, привязал к себе накрепко – ты ж моя хорошая, ты ж моя славная, ну куда ж я без тебя… Когда Димитр ушел, я полгода на стены кидалась и волком выла почище Слава. А потом поняла – это ж я в своей паутине путаюсь, по себе несчастной сопли глотаю. Помахала ему ручкой и отпустила. Ну, и меня отпускать начало.

Ольга кинула в кофе сахар – вульгарно, по–маггловски: пять кусочков.

— К нам, kochanie, один паренек ходил. Влюбился в нашу девочку – в Марыльку, ты ее не знаешь. Подарки дарил, руки целовал, стихи писал – все заведение ахало. А потом Марылька за ум взялась, деньжат поднакопила, выкупилась. Я девчонок не держу, если хотят уйти, сам знаешь…

Ольга щелкнула зажигалкой, затянулась вонючей сигареткой, быстро глянула на Эвана и вдавила сигарету в пепельницу. Он облегченно выдохнул: к горлу уже подступал надсадный кашель.

— И что потом?

— А потом приходит ко мне парнишка этот с претензией: мол, как я могла его любимую отпустить. Она теперь в Клуж–Напоку усвистела, у нее там тетка в аэропорту работает, а он, понимаешь, уже всю жизнь для нее распланировал: вот институт закончит, работать пойдет, денег соберет, ее выкупит и женится. Я ему – так ты, сердце, ее-то спрашивал, хочет она тебя пять лет в «Радости» ждать? Нет – должно, говорит, быть по–моему. Э, родной, думаю, так ты просто сервиса на халяву хочешь.

— И?

— Да так… – Ольга улыбнулась. – Ты вот мне скажи: если мы своих любимых не то что на тот свет, а в Клуж отпустить не можем, это мы для них стараемся или халявного сервиса хотим?

О кладбищах, слухах и битвах с младенцами

C4. Признавайся, Нельсон, это флагман. С типом осторожнее, если что – свисти. Ольгу перевели во взрослый вольер.

К.

Рем Люпин и черный обелиск

Новолуние все же пришлось на выходные в октябре. В воскресенье Рем проснулся, потому что спать больше не мог. На самом деле словом «проснулся» его состояние можно было назвать с натяжкой. Он проспал большую часть ночи и полдня, он больше не нуждался в отдыхе, но встать был не в состоянии. Голова тяжелая, в теле липкая слабость, руки дрожат. Рем сел, нащупал на столике стакан с водой – во рту пересохло, как после попойки. Дора услышала его движение. Сейчас придет и будет изо всех сил стараться его не жалеть.

— Рем! Ты не спишь уже? Эван пришел.

Ну почему сегодня? Он же лунный календарь знает и прекрасно понимает, что сегодня ему не до гостей и даже не до разговоров. Случилось чего?

— Он в гостиной?

— Да, говорит, дело к тебе. Может, его сюда позвать?

— Зачем, что я – лежачий больной? Сейчас выйду.

Он спустил ноги с кровати, переждал, пока в висках перестанет стучать, и побрел в гостиную.

Эван сидел у окна, барабаня пальцами по подлокотнику. Андромеда вошла с подносом и принялась расставлять чашки. Рем плюхнулся в ближайшее кресло.

— Привет, Эван. Чаю выпьешь?

Он мотнул головой.

— Нет, спасибо. Прости, что я без приглашения и именно сегодня, но у меня дело.

Рем не смог сдержать улыбки. Он всегда говорит, что у него дело, с тех пор как Дора перестала его приглашать специально. Но сегодня, видимо, это правда. Не сочувствовать же он пришел.

— Мне прислали эту штуку в сентябре, но разрослась она только сейчас.

Он вытянул из кармана небольшую склянку и отвернул пробку. Рем потянул носом. Инстинкт потребовал выпить это немедленно.

— Это сок арники. Всеслав на нее случайно наткнулся. Говорит, это помогает легче переносить безлунные ночи.

Рем решил, что молча отобрать и опорожнить склянку будет совсем странно и невежливо, и заставил себя слушать дальше.

— Мы нашли информацию о ее свойствах и немного поэкспериментировали. Эффективнее всего действует сок. Дозировка…

Рем решительно протянул руку. Эван, сверяясь с отметками на склянке, налил немного сока в чашку.

— Он горький, – предупреждающе проговорил он.

Сок был замечательно горький. В голове прояснилось, а во рту исчез противный привкус. Ноздри защекотал аромат превосходно заваренного чая, и Рем понял, что голоден. Неудивительно, если учесть, что он не ел со вчерашнего дня.

— Спасибо, Эван.

Эван закрыл склянку, поставил ее на стол.

— Дозировку я расписал. Этого хватит на неделю, а там луна прибудет. К следующему новолунию принесу еще.

— Может, все-таки выпьешь чаю? – улыбаясь, спросил Рем. – Или пообедаешь с нами? Я, честно говоря, голоден как…

— Волк? – правая бровь Эвана поползла вверх.

— С ума сойти, – пробормотала Тонкс, остановившись на пороге. – Рем, ты чем его заколдовал, что он смеется?