Наконец, грузовик сбавил ход и остановился. Но моя радость была омрачена, спустя минуты две, машина снова тронулась. Видимо, проверка на КПП.

Раньше я в Навашино не бывал, только на карте видел мельком, и не имел ни малейшего понятия, что представляет собой город, если, конечно, отбросить дворовые страшилки о зверских казнях пленных муромчан, с которыми навашинцы без устали грызлись уже не первый десяток лет. Рассказывали, что возле западной границы города стоит частокол высоченных шестов с обращённой к небу буквой «Х» из досок, на каждом. К доскам этим привязаны пленники, живые, но с перебитыми руками, ногами и хребтом. Говорили, что их крики разносятся на пять километров, звуча музыкой для навашенцев и холодящим душу воем для муромских мародёров. А над шестами кружат тучи мошкары и воронья, в ожидании своей очереди полакомится свежим мясцом.

Только я начал вспоминать подробности процедуры колесования, как грузовик резко затормозил. Послышались голоса, шум хлопающих дверей и открываемых бортов.

— Здорово. Как добрался?

— Приветствую. Без происшествий.

— Всё привезли?

— Само собой. Шесть РПГ, сорок восемь выстрелов, тридцать шесть семьдесят четвёртых, «пятёрки» — четыре цинка, на четыре с половиной тысячи, двадцать МОНов, три КПВ и тысяча двести патронов к ним. Как договаривались. Пересчитывать будешь?

— Хе, шутник. Пойдём-ка, разговор есть.

— Эй, там! Руки оторвать что ли?! Осторожнее! Дебилы.

— Сзади хватай.

По доскам кузова застучали подошвы. Мой ящик спихнули и понесли.

— Тяжёлая дурра.

— Чё ж ты хочешь? Четырнадцать с половиной миллиметров, как-никак.

— Сюда кидай.

Ящик с грохотом опустился.

Вокруг ещё какое-то время слышались маты, пыхтение и стук дерева о дерево. А я лежал, обхватив почти опустевший кислородный баллон, и думал: «Господи, если ты есть, сделай так, чтобы сверху на меня ничего не поставили. Пожалуйста». Не знаю, услышал он меня, или просто повезло, но, дождавшись, когда шум стихнет, я без особого труда отжал прибитую короткими гвоздями крышку и, наконец-то, принял вертикальное положение.

Беглый осмотр показал, что моим новым местом дислокации является оружейный склад — довольно вместительное помещение с блочными стенами и дощатым полом, заставленное разным добром. Были здесь и видавшие виды, ещё довоенные, обитые крашеным в зелёный цвет деревом цинки «пятёрок» по тысяча сто двадцать штук, и макаровские — по две «консервы» на тысяча двести восемьдесят патронов каждая, в ящиках из свежих, ещё пахнущих сосновой смолой досок, и ленты семёрок в коробах на сто и двести патронов. Настоящая сокровищница. Рука сама потянулась к ножу, желая вскрыть цинк и набить карманы. Всё-таки жадность — доминирующий элемент человеческой сущности. Нередко она задвигает на второй план даже инстинкт самосохранения. Здесь люди не далеко ушли в своём развитии от обезьян, скорее — даже деградировали. Если те не в состоянии разжать полный орехов кулак, чтобы вынуть застрявшую руку из дупла, в силу собственной тупости, то мы ведём себя аналогичным образом совершенно осознано.

Я уже начал прикидывать соотношение массы к цене, выбирая между «пятёрками» и «семёрками», когда краем глаза заметил, что тонкая полоска света, пробивающегося между створок ворот, пересекается в метре от земли засовом. И засов этот был навешан изнутри.

Мерзкая дрожь пробежала вдоль позвоночника. Ладонь взмокла на рукояти ножа. Я медленно повернулся, готовясь огрести прикладом в жбан, но… ничего не произошло. Передо мной по-прежнему были лишь ящики с патронами. И тут послышался шорох, совсем слабый, исходящий из дальнего угла. Я, в полуприсяде, стараясь двигаться как можно тише, пошёл в его сторону и скоро обнаружил источник — «коварный» враг сидел на стуле, запрокинув голову, и мерно почёсывал пузо. Забавный дядька, до сих пор его помню — толстый, розовощёкий, что было заметно даже в темноте, с окладистой пышной бородою и мясистым похожим на картофелину носом. Точь-в-точь как мужик с картинки в журнале Валета. Там ещё была ёлка в разноцветных шарах, белобрысая тётка с косой, круглые настенные часы, показывающие ровно двенадцать, и большая аляповатая надпись «2010» сверху. Я осторожно отодвинул стоявшую рядом ижевскую вертикалку подальше, взял нож обратным хватом и с силой ударил. Клинок распорол шею от уха до уха. Мужик дёрнулся, как марионетка, которую потянули одновременно за все верёвки, обхватил левой рукой перерезанное горло, пытаясь правой нащупать свой дробовик, и повалился набок. Кровь растеклась по полу, заполняя щели и трещины.

Должно быть, очень неприятно просыпаться со вскрытой глоткой. Так вот пялишь бабу во сне, или на цветущем лугу прохлаждаешься, и вдруг — херак — вместо бабы и луга темнота, по груди течёт что-то липкое и горячее, а ниже подбородка чавкает невесть откуда взявшийся второй рот. Нихуя не понятно и просто обосраться, как обидно, потому, что ничего тут уже не поделаешь, а у тебя были такие большие планы на жизнь.