В.С. Тетя Элли и кузина Ханна с мужем уехали в гетто в Лодзь 21 октября, тетя Валли и дядя Йозеф отправились в том же направлении через десять дней. Мы помогали им собирать вещи, просидели с ними всю ночь. Вспоминали Франца, дедушку с бабушкой, уверяли друг друга, что, наверное, война скоро закончится. О том, куда они едут и что это может быть опасным, мы не говорили. Тетя Элли была бледна и плакала. Постоянно утешала себя, что с ее сыном Феликсом все в порядке, но как раз за день до отъезда ей пришла посылка. К Феликсову белью была приложена записка, сообщавшая, что он умер от тифа. Утром мы проводили их к сборному пункту у Дворца выставок. Больше мы их никогда не видели.

Г. Б. Дядя Кафки, врач Зигфрид Леви, лагерю предпочел добровольную смерть.

В.С. Зигфрид жил в нашем доме. Вечером мы с Геленкой пришли к нему и обнаружили, что он и не думал собираться. Мы ни о чем не спрашивали, а он ничего не объяснял. После полуночи мы оставили его одного. На рассвете вернулись. Он лежал на кровати, в бедре у него торчал шприц. Он еще дышал. Мы немного посидели с ним, а потом вызвали врача. Когда приехала «скорая», он уже был мертв.

Г. Б. Мама была вынуждена носить еврейскую звезду…

В.С. Она об этом не говорила. Когда я ходила на прогулку с нашим фокстерьером Белинкой, то специально надевала мамино пальто со звездой — в то время евреям уже запрещалось иметь собак.

Г. Б. Вы не боялись, что на вас донесут?

В.С. Нет. Я боялась, когда после покушения на Гейдриха [9]полиция обыскивала дом за домом. В комнате нашей горничной нашли ее любовника. К счастью, полицейские только посмеялись и пошли дальше. Даже не проверили у него документы.

Г. Б. Вы говорили, что у вас был фокстерьер.

В.С. Сначала у нас была Пегги. Для ее щенков мама подыскала хороших хозяев. Через месяц, на всякий случай, она всех их обошла и обнаружила, что с одним щенком, Белинкой, плохо обращаются. И, не раздумывая, забрала его назад. Когда Пегги умерла, сторож в парке разрешил похоронить ее в клумбе за кустами. В могилку мама положила мячик. У моей мамы нет могилы. Она погибла в Освенциме. Я все думаю, каково это — задохнуться в газовой камере. Так умерла моя мама. Но никто не может мне на это ответить.

Г. Б. Не думайте об этом.

В.С. В Либоце[10], где мы в конце пятидесятых купили домик, кухню осаждали тучи муравьев. Я купила ДДТ, средство для уничтожения насекомых, и обрызгала их. Они начали падать замертво — один за другим. Больше я никогда так не делала.

Г. Б. Упрекали ли вы отца, что, если бы он не развелся, то смог бы спасти жену?

В.С. Когда закончилась война, я каждый день ходила на Центральный вокзал и среди убогих, плешивых нищих искала маму. Думала, может, она забыла, как ее зовут и где она живет. Геленка искала ее рядом с домом… Позже я несколько раз набрасывалась на отца с упреками, что он виноват в маминой смерти. Он плакал.

Г. Б. Вы помирились?

В.С. Ну да. Со временем. Уже когда у меня родились дети. Папа любил ходить к нам в гости, он был счастлив, что у него много внуков, и ценил моего мужа.

Г. Б. Кому из ваших родителей принадлежала идея развестись?

В.С. Я уверена, что маме. Она знала, как сильно папа дорожит своим местом на службе. Он добился его потом и кровью. Даже в зрелые годы кричал во сне: ему снилось, что он провалил экзамен. Сначала родители не сказали нам о разводе. Мама осталась дома, но, когда звонили в дверь, пряталась за шкаф. Правда, кусочек платья все равно торчал. Папа формально снял для себя комнату на нашей улице. В августе 42-го мама получила повестку в лагерь. Папа уверял нас: «Мама вернется…» Как сейчас вижу его вечером накануне маминого отъезда стоящим на балконе и старательно чистящим мамины кожаные сапожки. Это было, как бы лучше сказать… негероично. Утром мы с Геленкой проводили маму к пункту сбора и к папе больше не вернулись. Стали жить у одного знакомого, но Геленка была несовершеннолетней, поэтому ее папа отсудил.

Г. Б. Вы получили от мамы из Терезина[11] хоть какую-нибудь весточку?

В.С. Один молодой жандарм приносил нам мамины письма. Мы предлагали ему вознаграждение, но он ничего не брал, только однажды попросил черствого хлеба. Мама писала, что у нее все хорошо, что погода хорошая. Пыталась нас убедить, что ни в чем не испытывает недостатка. В каждом письме писала: «Передавайте привет вашей подружке Уа-уа». Это было прозвище папы, который, когда мы были маленькими, играл с нами в индейцев. Для мамы было крайне важно, чтобы мы ни в чем его не укоряли, чтобы у него не было чувства вины. В последнем письме она пишет, что уезжает — записалась санитаркой к детям из Белостока. Немцы якобы собирались обменять детей, но сделка не состоялась. Санитарки и тысяча двести их подопечных были отправлены на смерть.

Г. Б. Со временем вы вышли замуж за мужчину, который во время войны предоставил вам убежище.