"Присутствовавший на заседании суда депутат парламента от Движения за Демократию Райнен Фремер пытался опровергнуть обвинения Шена Брагера, но на этот раз судья проявил принципиальность, и при первом же намеке на возможность нарушения тишины все члены Движения были удалены из зала…" Билону понравилась эта фраза, которая неплохо гармонировала с "сильным шумом в зале", заставившим замолчать профессора Лойсо Дуйнуфара.

Билон почувствовал, что статья наконец "пошла", и ускорил темп.

"После завершения заседания Райнен Фремер, обвинив Брагера в предательстве, объявил об его исключении из рядов Движения…" – возникло на бумаге следующее предложение. Билон улыбнулся ее двусмысленности. То ли Брагера назвали предателем за то, что он выдал тайные планы Движения, то ли он изменил своим товарищам, дав мощный козырь в руки их гонителям. Билон надеялся, что среди его читателей найдутся сторонники и второй точки зрения.

"В ближайшие дни Движение собирается выступить с официальным опровержением, — продолжал Билон. — Но, по словам Райнена Фремера, крайне сложно противостоять мешанине из правды, полуправды и откровенной лжи. Движение представляет собой весьма неоднородную организацию, и подобные радикальные предложения могли быть озвучены, причем на самом высоком уровне. Однако насильственный захват власти никогда не был, да и не станет официальной политикой Движения…"

Подумав, Билон вычеркнул два последних предложения. Под умелым пером редактора они вполне могли превратиться в признание Движением обвинений в свой адрес.

Вообще, гадко, когда, обдумывая будущую статью, начинаешь размышлять не о том, как точнее изложить свои впечатления на бумаге, а как написать, чтобы не слишком покривить душой. Плод желанного компромисса получался у Билона неуклюжим и кособоким и вызывал у него чувство, напоминавшее брезгливость.

Зато ему оставался всего один абзац, и Билон снова взялся за пишущую машинку, стараясь не смотреть на часы. Все равно, он уже просрочил время.

"Последнее заседание этого дня было объявлено закрытым, исходя из интересов национальной безопасности. По словам одного из его участников, пожелавшего остаться неизвестным, речь на нем шла о якобы имевших место тайных закупках оружия представителями отрядов самообороны Движения. Правда, какие доказательства были представлены обвинением, до сих пор остается и, по-видимому, навсегда останется тайной".

По идее, мыслящий читатель мог бы понять, что таких доказательств нет вообще (судя по тому, что секретарь суда, через которого обычно организовывались все утечки, на это раз не сказал ничего конкретного, как бы его ни расспрашивали журналисты, так оно и было). Тем не менее, заключительная фраза не понравилась Билону сама по себе – она была слишком вычурной и неуклюжей. Он задумался о том, как бы переделать ее на что-то более удобочитаемое, но его размышления прервал телефонный звонок.

— Это вы, Билон? — раздался в трубке нетерпеливый голос дежурного редактора. — Мы уже целый час ждем вашу статью!

— Я как раз закончил, — виновато сказал Билон. — Все готово.

— Хорошо, — голос редактора исчез, и его сменила стенографистка. — Диктуйте.

Билон начал торопливо читать статью, по пути исправляя ошибки и стилистические погрешности. В готовом виде материал нравился ему ничуть не больше, чем в процессе его написания.

— И все же это компромисс, компромисс, — пробормотал Билон, вешая телефонную трубку.

Он пытался избавиться от чувства гадливости, но ничего не помогало. Просто Билон пока еще не мог признаться, даже самому себе, что между честностью и подлостью не может быть никаких компромиссов.

В конце концов, Билон понял, что больше не может оставаться наедине с телевизором в опостылевшем гостиничном номере. Он спустился на первый этаж, в бар, и почти сразу заметил одиноко сидящего за столиком Бэлла Флокасса – заведующего отделом криминала в "Реперайтерском вестнике" – популярной газете, постоянно балансировавшей на грани популярного и просто бульварного издания. С Флокассом Билон познакомился еще несколько лет назад, когда только осваивал азы журналистики, и в некоторой степени даже считал его одним из своих учителей.

— Присаживайтесь, Майдер, — Флокасс тоже заметил Билона. — Что, не сидится на одном месте?

— Не сидится, — Билон присел за столик, отодвинув в сторону наполовину полный стакан Флокасса с прозрачной жидкостью, от которой тянуло спиртом. — Что с вами? Раньше мне казалось, что всем напиткам на свете вы предпочитаете пиво.

— Мер-р-рзко! — рявкнул Флокасс, опрокинув в себя стакан. — Майдер, не притворяйся, будто ты ничего не понимаешь. Я двадцать три года в журналистике! Я лично писал всякую пургу, только чтобы поднять этот чертов тираж! Но я давно не встр-р-речался с таким пас-скудством!

— И вы тоже? — тяжело спросил Билон. — Но ведь ваш "Вестник" – влиятельная и независимая газета. Неужели ваше начальство так внезапно воспылало ненавистью к Движению?

— Не называйте мне это слово, — проворчал Флокасс, и Билон вдруг увидел, что он не так пьян, как хочет казаться. — Вы помните историю с "Ведомостями"?