— Поэтому, не поэтому… Ну всего-то на полчаса остановился, в трактир японский зашел. Это вы, барин, из железа, а я питаться должен, скучно мне без еды… Ну, я вам доложу, там и еда! Сарачинская каша клейкая, да к ней ракушки и всякие морские гады, глядеть на них тошно, не то что в рот взять, да кусок рыбы сырой, да слива в уксусе, да чай басурманский в во-от такусенькой чашечке и без сахара совсем… Спросил я гречневую кашу с маслом — ихний половой по-нашенски ни гу-гу. Чего ты, говорю, кланяешься да улыбаешься, сыроядец, ты мне кашу неси! Не, не несет… Бестолковый народ. Я так смекаю, он оттого и мелкий, что не еда у них, а одно сплошное над естеством надругательство…

Лопухин невольно улыбнулся.

— Рис — хлеб этой земли.

— Скажете, барин! Разве ж это хлеб? Курям разве что на корм и им же на смех…

— Палочками ел?

Слуга обиделся.

— Палочками! Одичал я, что ли? У меня ложка при себе, во! — Еропка продемонстрировал предмет столового обихода, по всей видимости, позаимствованный на камбузе «Победослава».

— И монеты у них с дыркой, — привел он последний уничтожающий аргумент.

В час пополуночи вернулся Корф, чуточку навеселе и в одиночестве. Посланник выглядел озабоченным.

— Как я и предполагал, цесаревич был приглашен микадо на ужин в узком кругу. Само собой разумеется, приглашение он принял. Иначе нельзя.

— А вы?

Корф насупился. Развел руками:

— Я не был приглашен…

— Хорошенькое дело!

— Да не беспокойтесь же! Нет повода. Цесаревич будет доставлен сюда живым и невредимым. Но…

— Мертвецким?

Корф вздохнул.

— Боюсь, что слегка уставшим…

— Понятно. Советую прямо сейчас послать за врачом. Может понадобиться промывание желудка.

Найдя мысль здравой, барон пошел распорядиться. Лопухин же решил, что если он имеет право на толику сна в эту ночь, то использовать это право надо немедленно. Сел в кресло и уснул, положив себе проснуться ровно через час.

Без пяти минут три появился Иманиши.

— Мне нет прощения, — заявил он торжественно.

— Что случилось?

— Я не сумел убедить его императорское высочество отказаться от ночной прогулки по Токио. Он обругал меня и ушел. Не следует беспокоиться, его особу охраняют.

— Рассказывайте толком!

— Хай. Выехав из императорского дворца, цесаревич внезапно потребовал остановить экипаж и вышел. Сказал, что хочет прогуляться пешком, а гвардейцам приказал… прошу прощения… вот подлинные его слова: «Катитесь вы к чертовой матери, макаки!»

Самый внимательный физиономист не сумел бы заметить на лице японца признаков гнева и возмущения от нанесенной обиды. Лишь голос, чересчур сухой и официальный, намекал на то, что Иманиши оскорблен всерьез.

— Я тщетно пытался отговорить его императорское высочество от его намерения. Когда это не удалось, я приказал лучшим своим агентам следовать за цесаревичем, не привлекая к себе внимания. В данных обстоятельствах я не смог сделать большего. Мне нет прощения.

— Если с ним случится скверное — тогда нам действительно не будет прощения. Где он?

— Очень скоро мы получим самые точные сведения.

Граф закурил папиросу. Раздраженно швырнул в пепельницу горелую спичку.

— Ладно, будем ждать… Ну а как прошла встреча цесаревича с божественным микадо? Надеюсь, ничего такого?..

— Его императорское высочество обладает подлинно самурайским духом, — дипломатично сказал Иманиши.

«Пьет много саке и ведет себя чванливо», — мысленно перевел Лопухин.

Ладно. Могло быть хуже. В конце концов, в том, что касается большой политики, мнение микадо о будущем российском императоре не имеет решающего значения. Микадо по-прежнему лишь царствует, а правят страной другие. Еще недавно — сиогун и бакуфу, теперь — министры из влиятельных кланов, уже не столько феодальных, сколько промышленно-финансовых. Навряд ли цесаревич сумеет раскрыть себя для них с неожиданной стороны — не приходится сомневаться в том, что у них давно имеются исчерпывающие сведения о способностях и привычках наследника российского престола…

Иначе и быть не может. Японцы — люди обстоятельные и непростого ума. Только по этой причине их страна не стала ничьей колонией и уже не станет.

Но Япония еще слаба. Ссориться с Россией ей совершенно ни к чему. А коли так, можно надеяться на то, что любые, даже самые дикие выходки цесаревича японские власти постараются затушевать и по возможности скрыть от газетчиков. Уж что-что, а не замечать бестактности гостя у японцев получается лучше всего!

Иманиши вышел, извинившись, и скоро вернулся.

— Получено донесение от агента внешнего наблюдения. Цесаревич в зеленом квартале. Не следует беспокоиться.

— В каком еще квартале?

— В Ёсивара.

Ёсивара? Веселый квартал жриц продажной любви? Этого еще не хватало!

Наверное, Лопухин изменился в лице, поскольку Иманиши поспешил прибавить:

— Никакой опасности нет. Лучше в Ёсивара, чем в другом месте.

— Почему?.. Ну что вы мнетесь? Говорите прямо и ясно!