«Откройте же, откройте!, — завопили согласно Юджин и Грег. — Почему вы не открываете?».

Я поглядела на разбросанные по всей комнате ненумерованные листки моих расшифровок — нет, я не могла их впустить.Если я соберу эти листки наспех, я потом нескоро приведу их в порядок

«Я очень занята, у меня срочная работа».

«Но почему вы не отвечаете на телефонные звонки? У вас все в порядке? Вас никто не держит взаперти?».

О Боже, эти идиоты, кажется, решили, что меня в моей собственной квартире запер сексуальный маньяк

или неизвестный им настойчивый любовник! Нужно срочно их успокоить, а то еще полицию вызовут.

«Нет, нет, я тут совершенно одна. Просто я эти дни очень напряженно работала и немного забылась».

За дверью зашуршали, зашаркали и зашептались. Не знаю, чем бы этот переполох закончился, если бы меня не выручила Синтия. Она оттеснила от двери моих встревоженных поклонников и спросила деловито:

«И что, есть результаты?»

Я ответила осторожно:

«Вполне возможно, что будут. Но для этого мне нужен полный покой еще на несколько дней».

Синтия поняла меня и скомандовала отбой. Поклонники попытались возражать, но она быстро их урезонила — в критические минуты воля у нее была, как у меня. Подчинившись ей, они вяло поплелись к лифту. Даже сквозь дверь было слышно, как им не хочется уходить.

«Ладно, Бог с вами, работайте, — бросила мне Синтия на прощанье. — Только через час позвоните мне обязательно!»

Я пообещала, но не позвонила — дальнейшее развитие событий в романе так увлекло меня, что я позабыла обо всем остальном. Возможно, она сама пыталась ко мне дозвониться, но напрасно — я все равно не слышала телефонных звонков. В моих ушах звучал только голос моего суженного:

«... Сразу после обеда он сунул том воспоминаний подмышку и поднялся к себе в кабинет. Там он прилег на диван и начал бегло перелистывать красиво переплетенные в кожу страницы, пока не наткнулся на забавную запись: «...однажды я пригласил Мишеля на ужин к себе домой. Моя жена Минна разложила на тарелках тонко нарезанные ломтики колбас и копченного мяса, но он и не подумал есть их так, как это принято у нас, аккуратно накладывая на  хлеб. Он сгреб в горсть все, разложенное на тарелках, и единым духом отправил в рот. Заметив испуг Минны, он заверил ее, что ему вполне достаточно того, что он съел, просто он любит есть по-своему».

Дальше шел абзац о том, что Мишель всегда ходил в черном концертном фраке, утверждая, что у него нет денег на покупку чего-то более подходящего. И никто не мог ссудить ему что-нибудь из своего гардероба. Он был такой огромный, что любая одежда с чужого плеча была бы ему мала.

Рихард перевернул страницу и поморщился. Истории про колбасу и про фрак были более или менее правдивы, хоть нигде не было сказано, что той дрезденской весной, перед самым восстанием, Рихард был безумно влюблен в Мишеля и зачарованно следовал за ним повсюду, как собачка на сворке.

Зато большая часть того, что шло дальше, была сплошным враньем. Все, все, даже продолжение рассказа про фрак. Когда Рихард излагал Козиме приходившие ему на ум события тех далеких дней, он сразу четко отбрасывал то, что могло испортить его отношения с королем Людвигом, по заказу которого эти воспоминания, собственно, и были написаны. При этом кое-что приходилось не только скрывать, но и изрядно переиначивать.

Вот запись от 3-го мая — это был третий день восстания, — начиналась с того, что Рихард неожиданно увидел могучую фигуру Мишеля. Который дымя сигарой и не замечая неуместности своего концертного фрака, бродил по Альтмаркту, с любопытством разглядывая баррикады.

А на самом деле накануне вечером Рихард долго уговаривал Мишеля прийти на Альтмаркт и все утро его ждал, а тот все не шел. Так что ко времени его прихода Рихард уже отчаялся его увидеть. Хоть Мишель считал всю их революционную затею мелкотравчатой и буржуазной, Рихард все равно жаждал, чтобы Мишель увидел его среди  борцов на баррикадах — он давно понял, что тот ценит только разрушителей, людей действия и отваги.

Но Мишель и не подумал восхищаться героизмом Рихарда и его соратников. Презрительно усмехаясь, он указал на детскую неэффективность всех мер, принятых восставшими для защиты от прусских войск, и объявил, что лично он не склонен принимать участие в таком любительском спектакле.