Помнил Мелвин отцовскую заповедь, но не удержался, поддался искушению. Едва разглядел Бенедикта в проеме ворот, сразу вспомнились все унижения, которым подвергал его поганый поп в замковой темнице. Одолела Мелвина жажда мести, пробудился гнев в его душе и помутился его разум, а зря. Будь он обычной собакой — пришел бы ему пиздец прямо на месте. Да и так неслабо отмудохали, позвоночник трижды сломали, прежде чем съебался. Жуть неимоверная, как вспомнишь — аж передергивает, уши прижимаются, шерсть топорщится, а глотка сама собой рычит, без участия разума. Это ж неописуемый пиздец — только кость срастается, а ее тут же снова ломают. Как только Мелвин сумел вырваться из этого ада — вообще непонятно. Не иначе, с божьей помощью. Своим бы умом Мелвин ни за что бы не догадался в церкви схорониться.

И еще какое-то неясное знамение послал ему господь в этой церкви. То, что монах появился там не случайно — это само собой разумеется, это к бабке не ходи. Но какой скрытый смысл был в их беседе — этого Мелвин никак не мог уразуметь. В какой-то момент ему показалось, что господь желает, чтобы он открылся и покаялся, но потом он представил себе, как возрадуется поганый поп… монахи-то его до сих пор святым почитают…

В итоге Мелвин решил воздержаться от резких шагов. Выбрался из храма, а затем и из монастыря, не попавшись никому на глаза, и потрусил неспешно по дороге, куда глаза глядят. Поймал и сожрал зайца, а насытившись, забрался в чащобу поглубже, помолился на сон грядущий и уснул.

Не зря говорят, что утро вечера мудренее. Вчера весь день мучился, колебался и не мог решиться ни на что конкретное, а утром только подумал, и сразу все стало ясно. Сказано ведь: «Не знаешь, что делать — положись на божью волю, и будь что будет». И да будет так.

Мелвин вернулся на дорогу и продолжил свой путь. Душе у него было легко и ясно. Делай, что должно, и свершиться, что суждено. И да поможет мне бог.

Незадолго до полудня дорога привела Мелвина к большому селу, на вид вполне зажиточному. Ноттамун, вспомнил Мелвин, так называется это село. Ничего, кроме названия, он про него не вспомнил, даже забыл, чье это село — ярлово или монастырское. Раньше наследнику Локлира такие мелочи были похуй, а теперь… в общем-то, тоже похуй. Только одно ему сейчас не похуй — получить божий знак. Впрочем…

Он прошел село наполовину, а знака все не было. Может, отсутствие знака — тоже знак. Такого волкодава, каким Мелвин представляется людям, не каждый день увидишь, йомены должны были со всего села сбежаться, а всем похуй. Улица совсем пустая, подозрительно это. Ладно мужики, они в поле работают, а бабы-то куда все попрятались? Херня какая-то. Может, господь как бы намекает, типа, хватит тешить свою гордыню, тварь ты дрожащая передо мной, учись смирению, говнюк…

Нет, вот он, знак! Распахнулась калитка, и выступил на улицу гордый муж, высокий и статный, с окладистой черной бородой и дородным брюхом, в крашеных одеждах и кожаных сапогах, с длинным кинжалом на поясе, сразу видно, что зажиточный хозяин, не бедняк какой-нибудь. Посмотрел на Мелвина охуевши, и длинно выругался, но не от злости, а от недоумения. Затем благочестиво перекрестился. Мелвин сел и тоже перекрестился, не с целью поразить йомена, а автоматически, забыв, что пребывает в собачьем теле. Точнее, это он в первую секунду подумал, что автоматически, а потом сообразил — это ведь и есть божий знак, которого он так долго ждал!

— Ну, бля, пиздец, в натуре, — сказал зажиточный йомен.

Мелвин доброжелательно тявкнул и подошел поближе. Помахал хвостом из стороны в сторону, дескать, мир тебе, божий человек, не держу я на тебя зла. Но когда охуевший йомен протянул руку, чтобы погладить, Мелвин отстранился, но не брезгливо, а с должным почтением.

— Эй, Фред, чего ругаешься? — послышалось со двора.

— Барни, иди сюда! — позвал Фред. — Тут пиздец какой-то.

Из калитки появился другой йомен, светловолосый и более щуплый. Тоже в крашеных одеждах.

— Ни хуя себе псина! — воскликнул он. — Он что, сам пришел?

— Хуй его знает, — ответил Фред.

— Привет, песик! — обратился к Мелвину Барни. — Ты чей будешь? С псарни его высочества?

Мелвин отрицательно помотал головой.

— А тогда чей? — спросил Барни.

И тут до него дошло, что собака ему отвечает. Барни изменился в лице и перекрестился. Мелвин тоже перекрестился лапой. Барни охуел еще больше.

Следующие минут десять йомены неторопливо уясняли суть происходящего.

— Ну, бля, пиздец, — говорил Фред. — Как человек, нах.

— Охуеть, — отвечал ему Барни. — В натуре как человек, бля.

И так много раз.

Мелвин хотел было поторопить йоменов, но внутренний голос подсказал ему, что торопливость уместна при ловле блох, но не тогда, когда простолюдин наблюдает нечто выходящее за рамки повседневной реальности. Поэтому Мелвин терпеливо ждал, и, наконец, дождался.

— А может, он, бля, человек заколдованный? — предположил Барни.

Мелвин громко гавкнул и энергично закивал головой.

— Так это ж, бля, его ж, того, в монастырь надо! — воскликнул Фред. — Кроме святого отца кто ж, нах, проклятие снимет-то?