Бред, какой-то, согнутая в локте рука была совершенно легкой практически невесомой. Но даже такую полупрозрачную руку пришлось поднимать, аж несколько мучительных минут, видимо мышцы совсем никудышные стали. Правая полупрозрачная рука со стекающей по ней прозрачной слизью. Слизь была повсюду. Осмотр руки длился не долго, рука таяла, как свеча от пламени. Рука безвозвратно превращалась в слизь.

Боже я таю, как оловянный солдатик из сказки, она исчезает буквально на глазах. Стекая с руки, мутноватая слизь, как едкая щелочь растворяла и костный каркас. Верхних фаланг пальцев уже не было. Фаланги тю-тю.

Что чувствует человеческая особь, наблюдая за тем, как она, эта особь, тает на собственных глазах? Боюсь, что мне нечего сказать на этот счет. Пусть мои путаные в данный трагический момент мысли останутся тайной, они слишком интимные, а может просто жалкие и позорные для того чтобы приводить их здесь безо всяких преград и редактуры. Ну, вот ладонь полностью пропала, растаяла. Упс, ладонь тю-тю! Вот и оставшаяся часть руки медленно стекла куда-то вниз, он не мог видеть куда. Повернуть головы не мог, приподняться с пола не мог, он ничего не мог! Он медленно расщеплялся. Растекался в жидкую тягучую слизь.

Радость от появления и возвращения глаз несколько померкла. Героические чувства от того, что он остался жив, от того, что не был сожжен непонятным пульсирующим пламенем — поблекли, так же растворились.

Нет, нет, — кричал внутренний оптимист, я остался жив! Да к тому же был награжден внезапно вернувшимися глазами! Даже не смотря на таяние и слизистые метаморфозы — это победа! Вот только внутренний фаталист Анасфилатоса смотрел на всю эту «победу» с нескрываемым презрением и ухмылкой. Еще бы цинизм закоренелого неудачника незыблемый стержень натуры.

Как много необъяснимого нелогичного произошло за этот день, если это еще был день, а не месяц или год. Глаза могли появиться и за мгновение, а могли и за годы его пребывания в забытьи проклюнуться из микроскопических семян и прорасти. Но и в этом внезапно кардинально и бесконечно изменившимся мире он лишенный глаз, или наоборот выживший и с внезапно появившимися глазами оставался все тем, же неудачником. Все тем же невезучим отстойным парнем, который если что и умеет делать отлично так это всегда и везде оставаться в полном дерьме. И теперь превращаясь в жидкость, он думал об этом. Может, сожалел, может, оставался верен своей привычке в равной степени воспринимать и бесконечные проигрыши, и очень редкие удачи.

Да, он растворялся, а глаза продолжали видеть, и он не умирал, как ни странно ему было это чувствовать и понимать. Анасфилатос не умирал! Его долбанная личность совершенно не расщеплялась, в отличие от тела! Он просто мутировал в другую метафизическую форму. Ошеломленный этим открытием он воочию наблюдал, банальную истину, что сознание не зыблемо в его частном случае. Сознание не меркло! Боль и омерзение распались на составляющие и исчезли. Осталось только чувство повышенной водянистости что ли, Анасфилатос продолжал мыслить, и это его успокаивало и даже вселяло некую пока тайную надежду.

Жидкость, окончательно растворила в себе же самой останки лежащего навзничь человека. От человеческого тела осталась лужа. Анасфилос трансформировавшийся в слизь впитывался в материю земли, когда-то находившуюся под ним, когда он Анасфилос был еще в твердой оболочке. Теперь же лишенный жесткой конструкции тела он проникал все глубже и глубже куда-то в глубины и толщи бетонных перекрытий вокзала. Не смотря на все происходившее, сознание Анасфилатоса продолжало исправно функционировать. Много ли разницы между любой слизью или жижей и тем, что аккуратно носит в черепно-мозговой коробке обычный человек? Его сознание, растворенное в жидкости, ничуть не претерпело изменений. Анасфилатос не мог самостоятельно поднять и ложки или шагать по улицам, но он не переставал мыслить и как следствие существовать, хотя назвать свободное течение мысли размышлением — вопрос конечно философский. Способность формировать мысли в отдельно произносимые мысленно слова исчезла, растворилась. Теперь мысли выражались без использования грубых языковых наростов. Жидкость мыслит другими категориями и формами, другими прообразами смыслов, другим механизмом. Правда понятие механизм в сочетании со слизью, скорее усмешка, у него не стало механизма, все в нем стало плавным, перетекающим и впитывающимся в окружающую твердь… Мыслящая слизь утекала в глубины земной материи…