Тут на тропе под дубом и настигла их верхом Анна Дмитриевна. Влюбленные были поражены, растерянны. Петр Васильевич был гневно отчитан, ведь он обещал оставить падчерицу в покое; ему было отказано от дома, а Катя отослана в комнаты.

Через неделю, в назначенную полночь, когда девушку никто не стерег, она вышла со страхом из спальни в дорожном платье, взяв с собой всего лишь одну легкую картонку с самым необходимым. Идти сквозь полуночный парк по ледяным от луны дорожкам было жутко. У малых воротец ее никто не ждал. Она была в полуобмороке, как вдруг из черной чащобы вышел ужасный человек без зубов и подал ей письмо от Петра Васильевича. Она вскрикнула. Дворовый человек что-то шамкал ей вслед, но она не слушая бежала назад вся в слезах. Ей казалось, что случилось что-то роковое, мерещилась чуть ли ее гибель любимого. Собрав все свое мужество, она тихо прошла сквозь, чуткий дом обратно в спальню и там, плача, распечатала бумагу. Охлюстин детским своим почерком писал, что его срочно вызвали в Петербург. Зачем — не знает. Что вернется как можно скорее. По дате было видно, что он отъехал уже как четвертый день. Она проплакала всю ночь; ни к завтраку, ни к обеду не выходила, сославшись на мигрень. Мачеха думала, что это уловки перед побегом, но назначенной ночью ничего не случилось. Околу часу она вдруг ворвалась в спальню падчерицы, та не спала и встретила взгляд Анны Дмитриевны спокойно, даже насмешливо. Разговора не было. Утром, за завтраком, «маман» снова заговорила о скорой помолвке.

Месяц от Петра Васильевича не было никаких известий, и с пылом юного сердца Катенька решила, что все кончено. Она похудела, даже пожелтела, но опять красоты ее нисколько не убавилось — наоборот, она полыхала еще ярче, как жар в углях. Осень началась рано, и весь день девушка проводила наедине с парком, она шла от «галантира» к «семи братьям», затем сворачивала к «одинокой мачте», и ей становилось легче, словно в листопаде слышался нежный шепот Петра Васильевича. Катенька не придала никакого значения известию о падении Севастополя. Крымская война для нее шла на том свете. А между тем случилось вот что: в августе во время последнего штурма севастопольской твердыни англо-франко-турецкой армией в одном бою были убиты пушечной бомбой троюродные братья Петра Васильевича, поручики Константин и Георгий. Ужасная весть об этом так поразила их престарелого отца и троюродного дядю Охлюстина, что тот слег и больше уже не встал. Нужно было решать, кто станет наследником основного капитала, владельцем нескольких имений и дворца на Кронверкском проспекте. Оба сына были женаты, но брак старшего был бездетным, а у младшего перед самой Крымской войной родилась дочь. Умирающий хотел вручить судьбу фамилии в мужские руки, но… о, смех Немезиды, единственным носителем имени Охлюстиных оказался Петр Васильевич. Он и был срочно потребован к постели умирающего. Кстати, банкир-дядя все-таки оценил про себя послушание сына, оставившего университет и свою судьбу ради благополучия материнской старости. То, что ему удалось удержать разоренное имение и выкрутиться самому, тоже было отмечено холодным глазом дядюшки. Одним словом, перед смертью старик ввел в права основного наследника Катенькиного суженого Петра Васильевича, который разом стал одним из самых блистательных женихов империи.