Удивительно. Где бы Таис ни была, она всегда любимица детишек. В Париже, когда к нам приходят друзья Гаспара, они всегда ее навещают. Для них это совершенно естественно. Нужно только объяснить им ситуацию до того, как они увидят Таис. Однажды один из них признался, что в комнате Таис у него мурашки бежали по телу… Но чему тут удивляться? Однако, оказываясь рядом с ней, ни один из них не дрогнул, не оцепенел, обескураженный ее видом. Наоборот. Они держатся абсолютно непринужденно. Они не стесняются осмотреть все оборудование, спросить, как работает устройство, подающее питание, задают вопросы о болезни. Они ласкают ее, разговаривают с ней, играют. Многие ей говорят, что ей повезло, что она не ходит в школу. Невинность ребенка — это прекрасно…

В Ла Валлет Таис — как талисман. Ее кузины и кузены, и старшие и младшие, счастливы провести с ней каникулы, получше ее узнать и не упускают возможности побыть с ней рядом. Мы не составляли график посещений и не накладывали запретов на общение. Мы дали им понять, что дверь комнаты Таис всегда для них открыта, кроме времени процедур. Это единственное ограничение, и они его принимают. Таким образом, когда нет процедур, дети вволю веселятся. Утром, перед тем как наброситься на завтрак, они по очереди идут поздороваться с Таис; вечером они всегда заходят пожелать ей спокойной ночи. И в течение дня они не раз к ней забегают.

Вывод один: какие бы ни были обстоятельства, все дети играют. Игра преодолевает трудности, устраняет конфликты, сглаживает разногласия. Многочисленные братья и сестры Таис следуют этому правилу. И они прикладывают все усилия, чтобы вовлечь Таис в свои игры, ведь они прекрасно чувствуют, что, как и они, она любит играть. Болезнь ничего не меняет. Однажды веселая компания организовала в комнате Таис вечеринку с музыкой, не очень громкой, танцами, аппетитными пирожными и содовой. Даже мы, взрослые, танцевали, зараженные их весельем и энтузиазмом.

Но играми дети не ограничиваются. Сознавая тяжесть состояния своей кузины и то, что ей осталось совсем немного, они неусыпно за ней следят. Они то и дело заходят к ней посмотреть, все ли с ней в порядке, все ли у нее есть. За этот месяц я стала свидетельницей двух потрясающих примеров такого внимания, которые остались у меня в памяти, вызывая бурю эмоций.

— Что ты здесь делаешь? Уже поздно, ты должен быть в постели.

— Я читаю Таис сказку, чтобы она уснула и ей приснились хорошие сны. Это сказка о принцессе.

Умиленная и повеселевшая, я улыбаюсь. Алексу недавно исполнилось четыре года, читать он не умеет. Он терпеть не может истории о принцессах. И потом, Таис вот уже несколько часов как спит. Но ничего из вышеперечисленного я ему не говорю. Конечно же, нет. Я как можно серьезнее ему отвечаю:

— Это очень мило с твоей стороны; ты здорово придумал. Давай, дочитывай сказку и затем мигом в кровать.

Алекс снова начинает «читать», громко и внятно, полностью сосредоточившись на сюжете истории.

Жан стоит у края кровати, неподвижный, словно гвардеец из Букингемского дворца; он вооружен желтой пластмассовой мухобойкой. Не дав мне задать хоть какой-то вопрос, он объясняет свое присутствие:

— Таис не может защищаться от атакующих ее насекомых. Так что я стою на страже. Как только я увижу хоть одно приближающееся к ней насекомое — шлеп! — говорит он серьезным тоном, резко хлопая своей мухобойкой. — Если муха сядет на Таис, ясное дело, я ее не ударю. Я прогоню ее рукой и, когда она слетит, буду за ней следить.

Жан описывает мне свою стратегию, не спуская глаз с маленького комара, жужжащего над кроватью и не подозревающего, какой опасности он себя подвергает.

Спасибо вам, дети!

***

— Когда он тебя бросил?

— Чуть больше двух месяцев назад.

— Уже два месяца? Почему он ушел?

— Другая.

Я кладу трубку, потрясенная услышанным. Потрясенная вдвойне. Огорченная за свою близкую подругу, брошенную любовью всей ее жизни. И огорченная тем, что она сказала мне об этом только через долгих два месяца. Раньше мы делились друг с другом всем и сразу. Сейчас все иначе…

В течение этих двух месяцев я разговаривала с ней по телефону. Много раз. Она мне ничего об этом не говорила. Ни единого намека. Ей, наверно, стоило немалых усилий это молчание. Я представляю, как она сдерживает слезы, меняя тон голоса, цепляется за мелочи, чтобы умолчать о главном. Столько усилий…

Я понимаю, что послужило мотивом ее молчания. Неловкость, всегда одно и то же.

— Я не осмеливалась тебе об этом сказать. Это ничто по сравнению с тем, что происходит с тобой.

Каждый раз я закрываю уши и разум, чтобы не слышать этого. Неужели нужно всегда сравнивать несчастья? Устанавливать их иерархию и классифицировать? Невыносимо ощущать себя на самой высокой ступени испытаний. Если так рассуждать, то нас тогда стоит отнести к категории Неприкосновенных. Тех, чьи страдания находятся на вершине пирамиды. Недосягаемых. Изолированных. Отчаявшихся.