Я рассталась с Беном. Это было чересчур. Он такой красивый, такой умный и такая восходящая кредитная звезда, что я перед ним просто цепенела. Не могла ему показать, кто я есть на самом деле, потому что его бы вырвало. Я знаю, что от моего жирнющего тела его несколько воротило. А иногда он просто смотрел в никуда, когда я плохо с ним обращалась, типа: «Эта чокнутая сука мне уже осточертела». Очень грустно. Рыдаю который день. Рыдаю по своей семье и по Бену. Боже мой, прости меня, Прекрасная Пони. Я такой нытик.
Странно вот что: я думаю про этого Ленни, который старый. Я знаю, что он урод, но в нем есть милые черты, и, если честно, мне бы не помешало, чтобы и обо мне тоже кто-нибудь позаботился. Мне с ним не страшно, потому что он ну вот абсолютно не мой идеал, и я могу быть собой, потому что его не люблю. Может, и Бену со мной вот так было. Я тут фантазировала, как занимаюсь сексом с Ленни, и пыталась отфильтровать его уродство и просто наслаждаться, потому что он так серьезно меня любит. Ты когда-нибудь так делала, Пони? Я себя задешево продаю? Мы с Ленни в Риме шли по красивой улице, а я заметила, что у него неправильно застегнута рубашка, и протянула руку, застегнула ему правильно. Хотела помочь, чтоб он был не такой охламон. Это ведь тоже разновидность любви? А потом он за ужином со мной разговаривал, и я обычно слушаю все, что парень говорит, сочиняю ответ или хотя бы как-то по-особому себя веду, а с ним я через некоторое время вообще перестала слушать, сидела и смотрела, как у него губы движутся, и на губах пена, и на охламонской щетине тоже, потому что он был такой СЕРЬЕЗНЫЙ — в смысле, ему так нужно было что-то мне сказать. И я подумала, ничего себе, а ведь ты вроде красивый, Ленни. Ты вот как проф. Марго по Настойчивости говорила — «настоящий человек». Я не знаю. Он то и дело на ум приходит. Иногда думаю, нет, ни за какие деньги, ничего не выйдет, он же мне совсем не нравится. А потом вспоминаю, как он меня ел, пока совсем не задохнулся, бедняжка, и как можно было закрыть глаза и притвориться, будто мы оба не мы, а вообще другие люди. Господи, что я несу. В общем, я ужасно по тебе скучаю, Пони. Честно. Приезжай, пожалуйста, в Нью-Йорк. Мне сейчас любовь нужна до зарезу.
«ОцениМеня Плюс»
Дорогой дневничок!
Господи, как я по ней скучаю. От моей Юни пока ни слова, она не ответила на мои мольбы переехать сюда, позволить мне кормить ее чесночными тушками баклажанов и осыпать нежностями опытного взрослого человека, а также содержимым моего банковского счета за вычетом тех 239 000 долларов в юанях, что изымет у меня Говард Шу. Но я терплю. Каждый день вынимаю свой рукописный листочек и вспоминаю, что Пункт № 3 велит мне
К слову о деньгах, я сходил в свое отделение «Банковской корпорации Гонконг-Шанхай» на Восточном Бродвее, где симпатичная доминиканка с целой пастью гниющих зубов рассказала мне, как дела у моих финансовых инструментов. Хреновы дела, если вкратце.
Мой портфель «АмериканскоеУтро», хоть он и в юанях, потерял 10 % стоимости, поскольку безголовый менеджер по активам, не поставив меня в известность, сунул туда издыхающего альбатроса «КолгейтПалмоливНям! Бренды Виаком Кредит», а мой стабильный фонд высокоэффективных государств «ЛЕТУЧИЙ БРИК» (Бразилия, Россия, Индия, Китай) отмечает всего лишь 3 %-ный рост в связи с апрельскими беспорядками под Путинградом в России и воздействием американского вторжения в Венесуэлу на экономику Бразилии.
— Да лети этот БРИК под откос, — сказал я сотруднице по связям с клиентами Марии Абриэлье.
Мисс Абриэлья предъявила мне старый компьютерный дисплей. На неверное мигание долларовых сумм я решил не обращать внимания и сосредоточился на числах в юанях и евро. Что-то вроде 1 865 000 юаней — до отъезда в Европу у меня было около 2,5 миллионов.
— У ва’ высокая кредито’посо’ность, ми’тер Ленни, — сказала она хриплым голосом сигаретной пачки в день. — Е’ли вы па’риот, во’мите ссуду и вложите де’ги в поку’ку еще о’ной ква’тиры.