— Лучше уже не станет. По всей вероятности, мое здоровье будет только ухудшаться, а жизнь, и без того ограниченная, становиться все более убогой. Врачи это подтвердили. Меня подстерегает масса болезней. Я все понимаю. Я больше не хочу испытывать боль, или торчать в этой штуковине, или зависеть от всех и каждого, или бояться. И я прошу тебя… если ты действительно чувствуешь то, о чем говорила… сделай это. Будь рядом. Подари мне долгожданный конец.

Я в ужасе смотрела на Уилла, кровь стучала в ушах. Я с трудом понимала, о чем он говорит.

— Как ты можешь об этом просить?

— Я знаю, это…

— Я сказала, что люблю тебя и хочу построить наше общее будущее, а ты просишь посмотреть, как ты кончаешь жизнь самоубийством?

— Прости. Наверное, это грубо. Но у меня нет лишнего времени.

— Что так? Уже заказал билеты? Боишься пропустить назначенный визит?

Я видела, как постояльцы останавливаются, возможно заслышав наши крики, но мне было все равно.

— Да, — после паузы ответил Уилл. — Да, боюсь пропустить. Я консультировался. В клинике признали, что я соответствую их критериям. И мои родители согласились на тринадцатое августа. Мы вылетаем накануне.

У меня закружилась голова. Осталось меньше недели.

— Поверить не могу.

— Луиза…

— Мне казалось… Мне казалось, что я заставила тебя передумать.

Уилл наклонил голову набок и посмотрел на меня. Его голос был мягким, взгляд ласковым.

— Луиза, ничто не заставит меня передумать. Я обещал родителям шесть месяцев, и они их получили. Благодаря тебе это время стало еще более драгоценным, чем ты можешь вообразить. Оно перестало быть проверкой на прочность…

— Не надо!

— Что?

— Замолчи! — Я давилась словами. — Ты такой эгоист, Уилл. Такой глупец. Даже если я теоретически могла бы поехать с тобой в Швейцарию… даже если ты думал, что я пойду на это после всего, что я для тебя сделала, тебе больше нечего мне сказать? Я открыла тебе сердце! А ты только и можешь сказать: «Нет, этого мне недостаточно. И теперь я хочу, чтобы ты отправилась со мной смотреть на самое ужасное на свете»? На то, чего я боялась с тех пор, как узнала правду? Ты представляешь, о чем меня просишь? — Я была вне себя от ярости. Стояла перед ним и вопила как сумасшедшая. — Иди к черту, Уилл Трейнор! Иди к черту! Лучше бы я никогда не соглашалась на эту идиотскую работу. Лучше бы никогда не встречала тебя. — Я разразилась слезами и побежала по пляжу в свой номер, подальше от него.

Его голос, зовущий меня по имени, звенел в ушах еще долго после того, как я закрыла дверь.

24

Ничто так не обескураживает прохожих, как мужчина в инвалидном кресле, умоляющий о прощении женщину, которая должна за ним ухаживать. Злиться на своего беспомощного подопечного явно не принято.

Особенно когда он в принципе не может пошевелиться и тихо повторяет:

— Кларк. Пожалуйста. Пожалуйста, подойди ко мне. Пожалуйста.

Но я не могла. Не могла его видеть. Натан собрал вещи Уилла, мы встретились в фойе на следующее утро. Натан слегка пошатывался от похмелья. С того момента, как нам пришлось вновь оказаться в обществе друг друга, я отказывалась иметь с Уиллом дело. Меня переполняли ярость и отчаяние. В голове звучал назойливый взбешенный голос, который требовал держаться от него подальше. Вернуться домой. Никогда его больше не видеть.

— Все в порядке? — спросил Натан из-за плеча.

Когда мы прибыли в аэропорт, я решительно покинула их и зашагала к стойке регистрации.

— Нет, — ответила я. — И я не хочу об этом разговаривать.

— Похмелье?

— Нет.

Повисла короткая пауза.

— Я правильно понял? — резко помрачнел Натан.

Я не могла говорить. Кивнула и увидела, как челюсть Натана на мгновение закаменела. Однако он был сильнее меня. В конце концов, он был профессионалом. Через пару минут он вернулся к Уиллу, показывая ему что-то в журнале и вслух рассуждая о перспективах какой-то футбольной команды, известной им обоим. По их виду нельзя было догадаться о важности новости, которую я им только что сообщила.

Я сумела найти себе занятие на все время ожидания в аэропорту. Позаботилась о тысяче мелочей: разобралась с этикетками для багажа, купила кофе, изучила газеты, сходила в туалет, лишь бы не смотреть на него. Не разговаривать с ним. Но время от времени Натан исчезал, и мы оставались наедине, сидели бок о бок, и короткое расстояние между нами гудело от невысказанных встречных обвинений.

— Кларк… — начинал Уилл.

— Не надо, — обрывала я. — Я не хочу с тобой разговаривать.

Никогда не думала, что могу быть настолько холодной. Я определенно поразила стюардесс. Во время полета я видела, как они перешептывались, когда я отворачивалась от Уилла, надевала наушники или упорно смотрела в окно.

Впервые в жизни он не разозлился. Это было почти самое ужасное. Он не злился и не язвил, а только становился все тише и тише, пока совсем не замолчал. Бедному Натану пришлось поддерживать разговор, спрашивать о чае, кофе и лишних пакетиках с жареным арахисом, просить выпустить его в туалет.