Куда идти? Практически ничего не видно. Еле различима запорошенная тропинка, которую я проложил вчера, пока волок Таньку. Вперед. Ноги не слушаются. Тело не слушается. Холодно. Дикий холод. Именно дикий – сейчас я понимаю, что это значит. Другие слова не подходят. Другие слова слабы для описания. Чуть бреду. Надо размяться. Шаг. Шаг. Еще. Трудно идти по снегу. Очень трудно, но жизненно необходимо.

Пепелище. Груды обгоревшего кирпича, бревен; везде мусор, какие-то ошметки чего-то, труха, зола, пепел, метров на пятьдесят вокруг черная земля. Сизый дым. Воздух искажен от жара. Открытого огня нет. Метрах в пятнадцати – скрючившаяся на коленях Татьяна. Ее одежда прожжена во многих местах, похожа на саван. Все, все то зло, все те слова и эмоции, что я хотел сказать, хотел выплеснуть в лицо и душу этой девушке, мгновенно улетучились и испарились как пар, когда я увидел ее взгляд, а мгновением позже руки.

Во взгляде была пустота, безумие. Руки были покрыты сажей и волдырями.

— Таня, солнышко! Что же ты делаешь, Господи! Дай посмотрю! – отбросив в сторону прут, я бросился к ней.

Никакой реакции. Вообще ничего. Просто смотрит в одну точку и все.

— Пойдем, пойдем со мной! – я попытался взять ее за плечи. – Пойдем… Домой…

И тут она зарыдала. Нет, не зарыдала – завыла. Никакого плача. От этого воя исходила такая скорбь, что душа сворачивалась в клубок, слезы наворачивались на глаза, а остатки ума покидали мозг. Это было что-то, идущее из самого сердца. Такое я ощущал впервые. Вой, стенания? Где я мог видеть, слышать такое в той, прошлой жизни? Мог ли я это видеть, если глаза мои не видели, мог ли я такое слышать, когда уши не слышали?

— Пойдем.

Вновь никакой реакции. Я говорил тихо, выдавливая из себя и проговаривая каждое слово. Очень тихо. Мешал комок в горле.

— Не плачь, теперь он часть нас, а мы часть его.

Она странно глянула в мою сторону. Движение было каким-то не человеческим, резким. Движение было очень нехарактерным, неестественным для Татьяны. Еще. Что-то произошло с ее взглядом. Он перестал быть безумным. Он изменился. Но совсем немного. Он наполнился такой глубокой мудростью, чем-то бесконечным и непонятным, что я даже непроизвольно отшатнулся. Безумие всегда граничит с мудростью. Безумие и мудрость непонятны обычному человеку, они заставляют с опаской воспринимать их обладателя.

Танюха, Танюха, ты теперь изменилась… Теперь мне тебя не понять…

Ни единого звука, ни единой эмоции. Просто встала. Просто пошла в сторону погреба. Если бы я не отшатнулся, думаю, прошла бы через меня. Я последовал за ней. Таня спустилась вниз, закрыв перед моим носом крышку.

Что ж. Пусть побудет одна. Мне есть чем заняться. Мне всегда есть чем заняться. Следует тоже побыть наедине с собой и Богом.

— За что, Господи? За что? В этом мире полно отбросов, полно ублюдков, которых следует уничтожить. В этом мире полно зла, с которым можно сражаться. Будь ты проклят! Слышишь? БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! Если есть Рай, если есть Ад, то я поведу войско Тьмы на врата Рая и одержу победу! Слышишь!? Как всегда, молчишь… Ты все время молчишь! Тебе все равно! Это все для тебя лишь игра! Фон! Ничего! Мы еще побеседуем…

Я сорвал с себя крестик и бросил в пепел.

Второй раз в жизни я проклял Бога. Оба раза это произошло в схожих ситуациях. Оба раза в них присутствовала Татьяна. Тогда одна, сейчас другая. Круг замкнулся. Круг, длиной во многие годы. Впрочем…

Все это не имеет значения. Все это мой мозг. Он играет сам с собой. А раз он хочет играть в эмоции – пусть играет, может, сожрет сам себя. Может, я сойду с ума, может, просто выгорят какие-то еще предохранители? Ну а мне пока надо осмотреть пожарище, собрать все, что можно, собрать все, что нельзя.

— Эй! Чего разоралси! Не слышит Он тебя! Не слышит! А даже если бы и мог услышать, то кто ты такой, чтобы говорить с Ним? Кто ты есть? Хи–хи–хи! Жалкий лицемеришка! Сегодня в церквушку на пяток минут, а потом по кабакам, да бабам? Водочки, пожрать да у компьютера посидеть? Хи–хи–хи, — голос шел из ниоткуда. Я начал озираться по сторонам.

— Чего вертишься, как волчок? Все равно ничего, кроме дыры в земле, не навертишь… Хи–хи–хи! Жалкий человечишка.

— Ну вот, приплыли… — я затряс головой.

— Иди… Иди… — голос зашептал. – Хи–хи–хи…

— Убей… Иди… — добавился еще один голос… — С–с-с–с-с…

— Убей девчонку… — зашипел третий. – О–хо–хо–хо!

— Мясом этой самки ты сможешь долго питаться… — завыл четвертый. – Хррррр–хххх…

Зашелестел ветер, унося в небо золу.

Кровь ударила в виски, голова стала неимоверно тяжелой. Голоса слились воедино, а гул их нарастал с каждой секундой, пока не превратился в вой. Я упал на колени, из ушей, рта и носа у меня пошла кровь. Страх, чистый и концентрированный, захватил мою душу, начав пожирать ее изнутри. Тело выгнулось, я упал вперед, на руки. Из груди вырвался хрип. Перед глазами мелькнули какие-то картины – до того жуткие, что даже, если бы я и попытался рассмотреть хотя бы одну из них, то тотчас сошел бы с ума.

Внезапно гул стих.