Но ведь все чувства преходящи — со временем должно пройти и это.

Так мы думали поначалу. Не понимая смысла происходящего до конца.

Кажется, я слишком легкомыслен. Привык всюду совать свой нос, ну, допустим, подзорную трубу, и притом безнаказанно. Собирать информацию, не заботясь о том, куда она проследует дальше.

А проследовала она не только к моему сердечному дружку Хьяру, но и к сестре-мамочке Рунфрид. И через них — в самые высокие инстанции, которые мигом почуяли неладное. И ещё какое.

— Исключения подтверждают правило даже тогда, когда их гораздо больше? — задала однажды Руна риторический вопрос. В этот летний день все мы, кроме пострадавшей стороны, то есть Синдри, собрались в большой зале нашей почтенной руины, чтобы побеседовать за полным кофейником: способ приготовления аравийского нектара старомодный и не очень эффективный, конечный продукт слегка отдаёт железкой и мылом, но зато сосуд очень красив. Его слепили из той же огнеупорной глины, что идёт на модные турки, и украсили лепным орнаментом, который кстати помогает удерживать градус напитка.

— Аксиома остаётся верной, пока не появится вторая, включающая в себя первую как частность. Но не опровергающая вполне, — кивнул Хьярвард.

— То есть постулаты этого мира вообще нельзя опорочить, будто бы они спущены с небес Богом? — возопил я, и хор пронзительных голосов подхватил мой вопль. Надо сказать, что когда я говорил «все», имелась в виду и малышня, которую, как мы убедились, невозможно вытравить из оккупированного помещения даже дустом. А уж особенно — когда разговор явно предназначен не для детских ушек.

— Пустите детей приходить ко мне, — гулко провещал наш Волк. Он самым удобным манером откинулся на диван, в одной руке сжимая фарфоровую чашечку с кофе, а под локтем другой прижимая к боку зловредную Дуа. И продолжил:

— Мы давно успели привыкнуть к вот таким почкам и полагаем, что стрела времени не может быть направлена вспять. Но даже в вашем тесном кругу имеются сфинксы. Вот этот юноша рождён от жены, — его подбородок ткнулся мне в лицо, — и вряд ли есть смысл упирать… уповать на то, что это такой же андрогин, как все дирги. Следовало бы нам с самого начала отмечать генетические капризы.

— А вот у Дуа на всех пальчиках ногти, только на том, которым она особенно любит царапаться, коготок, — хмыкнул я. — И никак не изволит превращаться обратно.

— Трюг, — вступила Руна, — не о тебе одном речь. Обо мне тоже: дирг от плоти логра. И о Синдри. Помимо прочего, я всегда считала её воплощением нерождённого сына той женщины.

— А кем вы все считали её аманта? — спросил Волк. — Или не считали вовсе, ибо он не из вашего рода-семени?

— Рождён примерно семь десятков лет назад, — задумчиво проговорил Хьяр. — Примем его слова за правду.

— А они и есть правда. Такой замечательный взломщик железа вполне мог проследить свою биографию до самых первых страниц, — Волк пригнул лобастую голову, в очах блеснуло нечто алое.

— Но их факт не забивали в компьютер — кому это надо, когда существует масса более интересных метрических записей.

— В Доме Сидра такие записи вели очень скрупулёзно, — ответил Волк. — Персоналу не на всё хватало рук, но сами сироты становились год от году все более продвинутыми. Они могли поработать над форматированием данных просто от нечего делать.

— Отчего такой перескок в логическом повествовании? — проговорил я. — Насколько я знаю, мы брали из приюта и помещали в приют исключительно людей.

Рунфрид покачала головой:

— Разумеется, Только вот один из них побывал в совершенно особой кювезе. Той самой, что ввели в употребление вы с Хьяром для нашего собственного потомства. Я думала над этим слишком долго и без результата, пока… Пока мне не доложили, что некий аноним взломал базу данных Дома Сидра и глубоко внедрился в биографии выпускников. Ловкачей на свете много, но захолустный приют — не самый благодарный объект для шпионажа.

— Разве что некто идёт по следу нашего собственного потомства, — добавил Хьярвард. — Ты об этом, дочка?

— Потому Волк Короля и встревожился, — сказала она, — когда я предположила, что и хакер, и наш уникальный младенец — наш с дочкой Станислав. И когда две истины сошлись острие к острию.

Итак, наш романтический смертник и самозабвенный галант на поверку оказался человеческим ставленником, не помнящим — вернее, не понимающим — иного родства? Но откуда бы он это родство почуял: дирги всегда были для него не собратьями, лишь манящей тайной. Он даже не догадывается, насколько нам трудно вручить ему желанный приз, — ему, нечувствительному к ядам и наркотикам, с жилами, наполненными уникальной кровью. С плотью, легко — хотя, я думаю, не мгновенно — затягивающей самые страшные раны.

Как он избегал всякого рода анализов, интересно? Ну да, конечно, он же оборотень, причём срабатывает такое практически без участия разума. Вот ты человек, а вот — некто не имеющий точного определения.