За три ряда от него еще один молодой парень с кудрявыми каштановыми волосами, весь покрытый юношескими прыщами, стоял столбом, зажав трубку между щекой и ключицей. Он раскинул руки, словно это были крылья самолета, и под мышками у него были видны гигантские пятна пота. Пока он орал по телефону, Энтони Джильберто, портной, выполнявшие индивидуальные заказы сотрудников фирмы, снимал с него мерку для костюма. Джильберто целыми днями ходил от одного стола к другому, снимая мерки с молодых стрэттонцев, чтобы затем сшить им костюмы по две тысячи долларов за штуку. Как раз в эту минуту молодой брокер резко откинул голову назад и распростер руки так широко, как будто собирался прыгнуть ласточкой с десятиметрового трамплина. Затем он сказал таким тоном, как будто у него ум за разум заходил:

— Господи, мистер Килгор, сделайте мне одолжение и возьмите десять тысяч акций. Послушайте, вы меня просто убиваете… просто убиваете. Ну скажите, мне что, надо прилететь к вам в Техас и выкрутить вам руки? Если надо, то я могу!

«Какая преданность работе! — подумал я. — Этот прыщавый парнишка впаривает акции даже во время примерки!»

Мой кабинет находился на другом конце брокерского зала, и, проходя через это волновавшееся человеческое море, я чувствовал себя каким-то Моисеем в ковбойских сапогах. Брокеры расступались, давая мне дорогу. Каждый сотрудник, мимо которого я проходил, подмигивал мне или улыбался, как бы выражая благодарность за то, что я создал этот маленький рай на земле. Да, это были мои люди. Они приходили ко мне, когда им нужны были надежда, любовь, совет и указания, а я был в десять раз безумнее их всех. Но было нечто, что нас всех объединяло, — неистребимая любовь к этому дикому брокерскому реву. По сути дела, мы жить без него не могли.

— Сними же трубку, черт, будь так добр, блин! — вопила маленькая светловолосая ассистентка.

— Сама снимай эту чертову трубку! Это твоя чертова работа!

— Я когда-нибудь тебя просила это делать?!

— Двадцать тысяч по восемь с половиной…

— Возьми сто тысяч акций…

— Сэр, эти акции вот-вот взлетят выше крыши!

— Господи, да Стив Мэдден — это сейчас самое крутое, что есть на Уолл-стрит!

— К черту ваш «Мэррил Линч»! Мы этих лилипутов на завтрак съедим.

— Кто-кто? Ваш местный брокер? Пошлите к черту вашего местного брокера! Он что — все еще читает вчерашний выпуск «Уолл-стрит джорнэл»?

— У меня двадцать тысяч облигаций по четыре!

— Пошел к черту ты, говнюк!

— Сам катись к черту вместе со своим дерьмовым «фольксвагеном», на котором ты катаешься!

К черту то и к черту это! Там дерьмо и тут дерьмо! Вот язык Уолл-стрит. В нем прорывалась на поверхность сама суть мощного рева. Он опьянял! Он соблазнял! Черт возьми, он освобождал! Он помогал достигать целей, о которых ты даже мечтать не смел! И он увлекал за собой всех, особенно меня.

Из тысячи человек, собравшихся в биржевом зале, мало кто был старше тридцати, большинству только-только перевалило за двадцать. Они были красивы, лопались от амбиций, а сексуальное напряжение было настолько интенсивным, что им здесь буквально пахло. Здешний дресс-код для мужчин — для мальчишек! — был следующий: сшитый на заказ костюм, белая рубашка, шелковый галстук и массивные золотые часы. Женщинам, которых тут было раз в десять меньше, предписывались короткие юбки, глубокие декольте, лифчики с поролоновыми вставками и высокие каблуки, чем длиннее, тем лучше. Подобная одежда была строго запрещена стрэттонскими «Правилами для персонала», однако ее горячо поддерживало руководство (то есть я).

Иногда ситуация настолько вырывалась из-под контроля, что молодые стрэттонцы совокуплялись под столами, в туалетах, в раздевалках, на подземной парковке и, конечно же, в стеклянном лифте. В конце концов, для того чтобы поддержать хоть какую-то видимость порядка, мы издали специальный приказ, объявив все здание Зоной Без Траха — с 8:00 до 19:00. В заголовке меморандума прямо так и красовались эти самые слова — Зона Без Траха, а под ними — две вполне правильно с анатомической точки зрения изображенных силуэта в позе раком. Вокруг этих силуэтов был нарисован толстый красный круг, перечеркнутый по диагонали (безусловно, первый такой знак на Уолл-стрит). Но, увы, никто к этому приказу не отнесся всерьез.

Впрочем, на самом деле это было хорошо и вполне объяснимо. Все здесь были молоды и красивы, и все ловили момент. «Лови момент!» — эта корпоративная мантра горела в сердце и в душе каждого юного брокера, она вибрировала в постоянно перевозбужденных центрах удовольствия тысячи головных мозгов, едва вышедших из подросткового возраста.