Из короткой беседы в коридоре я узнал, что Жан-Жак действительно не швейцарец, а француз, временно переведенный в Женеву из филиала французского банка. Это было разумно. Затем он вызвал во мне целую бурю эмоций, признавшись, что его смущает присутствие на встрече Гэри Камински, но, поскольку Гэри свел нас, его присутствия было не избежать. Сорель предложил обсудить все лишь в общих чертах, а затем встретиться и переговорить с глазу на глаз либо сегодня же вечером, либо на следующий день. Я в ответ признался, что планировал закончить встречу на негативной ноте по той же самой причине. Сорель поджал губы и одобрительно кивнул, словно хотел сказать: «Неплохо!» А я, даже не глядя на Дэнни, знал, что на него это произвело впечатление.

Жан-Жак проводил нас в зал заседаний, более всего походивший на мужской курительный клуб. За длинным стеклянным столом сидели шестеро швейцарских лягушатников — все в консервативных деловых костюмах. И каждый либо держал в руке сигарету, либо сигарета дымились перед ним в пепельнице. Дым в зале стоял — хоть топор вешай.

Был там и Камински. Он сидел среди лягушатников в своем ужасном парике, распластавшемся на его черепке, словно дохлая псина. Его полное круглое лицо расплывалось в самодовольной улыбке, и мне очень захотелось хорошенько дать ему по роже. Я даже подумал, не попросить ли его покинуть переговорную, но потом решил этого не делать. Лучше пускай он собственными ушами услышит, что я решил отказаться от этого дела в Швейцарии.

После нескольких минут разговора я сказал:

— Меня очень интересуют ваши законы об охране банковской тайны. Я слышал много противоречивых отзывов от юристов в Соединенных Штатах. При каких, например, обстоятельствах вы смогли бы начать сотрудничать с американскими властями?

Тут встрял Камински:

— Это вообще-то лучший способ вести дела в…

Я перебил его на полуслове:

— Гэри, если бы меня волновало твое мнение, то я, блин… — тут я несколько осекся, сообразив, что швейцарские роботы едва ли оценят мою манеру общения, обычную для моих сотрудников, и продолжил с подчеркнутой почтительностью: — Прошу прощения, я бы справился у тебя об этом еще в Нью-Йорке, Гэри.

Лягушатники заулыбались и закивали головами. Я отчетливо прочитал их невысказанное послание: «Да, Камински и вправду дурак, а не только им кажется». Но теперь мой мозг лихорадочно заработал. Камински явно рассчитывал получить комиссионные посредника, если я соглашусь вести дело с этим банком. Иначе с чего бы ему так беспокоиться по поводу моих расспросов? И зачем он старается смягчить их? Раньше я думал, что Камински — просто один из тех зануд, которым нравится демонстрировать, насколько хорошо они осведомлены во всяких ничтожных вопросах. Уолл-стрит просто кишела людьми подобного сорта. Их звали «дилетантами». Но теперь я был убежден, что у Каминского есть финансовый мотив. Если я открою счет в этом банке, он получит вознаграждение. Так вот где собака зарыта!

Словно прочитав мои мысли, Жан-Жак сказал:

— Мистер Камински всегда торопится высказать свое мнение по таким вопросам, как этот. Я нахожу это довольно странным, учитывая то, что он не может ничего ни выиграть, ни потерять от вашего решения. Ему уже выплачено скромное вознаграждение за то, что он свел вас с нами. Ни ваше согласие, ни отказ вести дела с нашим банком никак не повлияют на состояние бумажника мистера Каминского.

Я понимающе кивнул. Мне показалось любопытным, что Сорель не прибегает в своей речи к сослагательному наклонению. Он свободно владел английским языком, включая идиомы и прочие фразеологизмы.

Сорель продолжил:

— Возвращаясь к вашему вопросу, должен вам сказать, что швейцарские власти могут пойти на сотрудничество с американскими властями в одном-единственном случае — если инкриминируемое преступление считается преступлением также и в Швейцарии. Например, в Швейцарии нет закона, карающего за уклонение от уплаты налогов. И если мы получим от американских властей запрос по делу такого рода, мы не пойдем на сотрудничество с ними.

— Господин Сорель совершенно прав, — вмешался вице-президент банка, тощий маленький очкастый лягушатник по имени Пьер (или в этом роде). — Мы не имеем большого пиетета перед вашим правительством, не в обиду вам будь сказано. Но факт остается фактом: мы пойдем на сотрудничество только в том случае, если инкриминируемое вам является тяжким уголовным преступлением также и по нашим законам.

Затем в разговор вступил еще один Пьер — более молодой и лысый, как бильярдный шар. Он сказал:

— Вы увидите, что швейцарский уголовный кодекс гораздо более либерален, чем законы вашей страны. Многие из ваших «тяжких» преступлений не считаются таковыми в Швейцарии.