– Тебе хорошо? – спрашивает он, кладя мою руку к себе на колени. Я киваю, опять лишенная дара речи. – Хочешь больше? – Он облизывает губы.

Я снова киваю.

– Скажи, детка, – настаивает он.

– Да. Больше, пожалуйста.

Мозг явно отключается. Я наклоняюсь к нему: мне нужны его прикосновения, дарящие забытье.

Он отбрасывает волосы со лба и сдергивает с меня пижамные штаны. Штаны падают на пол, трусы сползают и остаются на лодыжках. Он наклоняется между моими раздвинутыми бедрами.

– Ты знаешь, что клитор в женском теле создан только для удовольствия? У него нет другой функции, помимо этой, – говорит он, касаясь меня пальцем. Я со стоном зарываюсь в подушку. – Это правда, я где-то читал.

– В Playboy? – дразню я, напрягаясь, чтобы просто сформулировать мысль, не говоря уже о том, чтобы выразить.

Он ухмыляется и опускает голову. В тот момент, когда его язык начинает сновать у меня между ног, я сцепляю ноги, и он работает быстро, чередуя пальцы и язык. Запускаю руки ему в волосы, молча благодарю того, кто придумал, чтобы Хардин мог таким образом в две минуты довести меня до оргазма.

Всю ночь Хардин крепко обнимает меня и шепчет, как любит. В полусне думаю о событиях сегодняшнего дня: мои отношения с мамой испорчены, возможно навсегда, Хардин рассказал мне о своем детстве.

Сны омрачены кучерявым мальчиком, плачущим около своей матери.

На следующее утро я рада видеть, что удар матери не оставил видимых следов. От разрыва с ней мне плохо, но я не хочу об этом думать.

Принимаю душ и завиваю волосы, укладывая их не как обычно, затем накладываю макияж и снимаю футболку Хардина. Я целую Хардина в плечо и в уши, осторожно, чтобы не разбудить, и когда мой живот начинает урчать, иду на кухню, чтобы приготовить завтрак. Я хочу начать день как можно лучше, чтобы на свадьбе мы были счастливыми и спокойными. Когда я заканчиваю добровольную кухнетерапию, завтраком вполне можно гордиться. На столе бекон, яйца, тосты, блинчики, даже драники. Я наготовила слишком много для нас двоих, но Хардин обычно ест столько, что мало что остается.

Чувствую на талии сильные руки.

– Ого… что это? – спрашивает он скрипучим, заспанным голосом. – Это то, из-за чего я хотел жить вместе.

– Что именно? Чтобы я всегда делала тебе завтрак? – смеюсь я.

– Нет… ну да. И еще просыпаться и видеть тебя полуодетой в кухне.

Он целует меня в шею, потом пытается задрать край футболки и сжать бедро. Я уворачиваюсь и машу перед его носом деревянной лопаткой.

– Руки по швам, все после завтрака, Скотт.

– Есть, мэм, – посмеивается он, хватая тарелку.

После завтрака заставляю Хардина принять душ, несмотря на его усилия затащить меня обратно в кровать. Его мрачная исповедь и скандал с матерью, кажется, растворились в утреннем свете. У меня перехватывает дыхание, когда Хардин выходит из спальни в костюме. Черная ткань брюк плотно облегает его бедра, расстегнутая белая рубашка открывает великолепное тело.

– Я… хм… Честно говоря, я понятия не имею, как завязывать галстук, – пожимает плечами он.

Во рту у меня пересохло, и я не могу перестать смотреть на него и выдыхаю только:

– Я помогу.

К счастью, Хардин не спрашивает, где я так научилась завязывать галстуки, так как при упоминании Ноя у него сразу портится настроение.

– Ты такой красивый! – говорю я ему, покончив с галстуком.

Он надевает черный пиджак, завершая образ.

Его щеки горят, и я внезапно смеюсь. Кажется, в этом наряде он чувствует себя абсолютно комфортно, и это восхитительно.

– А почему ты не одета? – спрашивает он.

– Я тянула до последней минуты, у меня же белое платье, – говорю я, и он усмехается.

Наконец, после очередной проверки макияжа, надеваю платье. Оно даже короче, чем я думала, но Хардин, кажется, одобряет. Завидев бретельки бюстгальтера, он не спускает глаз с моей груди. Он всегда дает мне почувствовать себя красивой и желанной.

– Если там все мужчины будут возраста моего отца, у нас не будет проблем, – ухмыляется он, разглядывая меня.

Я закатываю глаза, и он целует мое голое плечо. Распускаю волосы, позволяя длинным кудрям свободно падать мне на плечи. Белая ткань платья плотно прилегает к телу, и я улыбаюсь отражению Хардина в зеркале.

– Ты просто потрясающа, – говорит он и снова целует.

Мы оглядываемся, убеждаясь, что для церемонии все готово, в том числе приглашения и поздравительная открытка, которую я купила. Кладу телефон в маленькую сумочку, и Хардин хватает меня за талию.

– Смайл, – говорит он, доставая телефон.

– Я думала, ты не фотографируешься.

– Я сказал, что один раз могу, так что давай.

Он глупо и по-детски улыбается, и я просто таю от нежности.

Он делает снимок. Я улыбаюсь и обнимаю Хардина.

– Еще одну, – говорит он, и в последний момент я высовываю язык.

Он фотографирует. На снимке я трогаю Хардина языком за щеку, а он таращит смеющиеся глаза.

– Это моя любимая, – говорю я.

– Их всего две.

– Да, но все же. – Я целую его, и он снова фотографирует.

– Случайно, – шутит он, и я слышу, как он щелкает еще.