– Хардин не так плох, как кажется, – говорит мне Карен, хотя кажется, что она больше убеждает в этом себя. – Он просто страдает. Я бы хотела думать, что так будет не всегда. Честно говоря, я удивилась, что сегодня он пришел, наверное, это ты на него повлияла.

Она протягивает руки и заключает в объятия, застав меня врасплох. Не зная, что ответить, я обнимаю Карен. Она делает шаг назад, оставляя руки на моих плечах.

– Правда, спасибо, – говорит она, вытирая глаза краем фартука, прежде чем вернуться к посуде.

Она так добра ко мне, что у меня не поворачивается язык сказать, что я не имею на Хардина никакого влияния. Он пришел только потому, что хотел меня побесить. Я загружаю посудомойку и смотрю, как капли стекают по оконному стеклу. Поразительно, что рядом с Хардином, ненавидящим всех, кроме себя и, может быть, своей матери, есть все эти люди, которые так заботятся о нем, совершенно не требуя ничего в ответ. Ему везет, что у него есть они, мы. Знаю, я одна из таких людей. Мне хочется сделать что-нибудь для Хардина, хотя я и отрицаю это, это правда. У меня нет никого, кроме мамы и Ноя, но и они вместе взятые не заботятся обо мне так, как будущая мачеха заботится о Хардине.

– Пойду, посмотрю, что делает Кен. Чувствуй себя как дома, дорогая, – говорит Карен.

Я киваю и решаю найти Хардина или Лэндона, кто первым попадется.

Не найдя Лэндона внизу, поднимаюсь к комнате Хардина. Если его здесь нет, пойду и буду сидеть внизу одна. Поворачиваю ручку, но дверь заперта.

– Хардин?

Я стараюсь говорить тихо, чтобы никто не слышал. Стучусь, но внутри тишина. Когда я уже поворачиваю к лестнице, дверь щелкает и открывается.

– Можно войти? – спрашиваю я, и Хардин приоткрывает дверь.

В комнате сквозняк, и я чувствую прохладный запах дождя.

Хардин подходит к эркеру и садится на кушетку под окном, задрав колени. Он молча глядит в окно. Я сажусь напротив и жду, пока непрерывная дробь дождя не превращается в успокаивающий ритм.

– Что случилось? – наконец спрашиваю я.

Он непонимающе смотрит на меня, и я объясняю:

– Я имею в виду внизу. Ты держал меня за руку, а потом… почему ты убрал руку?

Я сама смущена отчаянием, с которым звучит мой голос. Слишком жалостливо, но все уже сказано.

– Это из-за стажировки, ты не хочешь, чтобы я пользовалась ею по каким-то причинам? Потому что ты предложил мне помочь раньше?

– Именно, Тесса, – говорит он, глядя в окно. – Я хочу помочь тебе самостоятельно, без его участия.

– Почему? Это же не соревнование, и ты первый предложил мне, я тебе благодарна.

Я хочу, чтобы он перестал напрягаться по этому поводу, хотя и не понимаю, почему для него это важно.

Он раздраженно фыркает и обнимает колени. Повисает тишина, мы оба смотрим в окно. На улице ветер качает деревья, и молнии сверкают все чаще.

– Хочешь, чтобы я ушла? Я могу позвонить Стеф и попросить Тристана меня забрать, – шепчу я.

Мне совсем не хочется уходить, но молчание сводит меня с ума.

– Уйти? С чего ты взяла, что я хочу, чтобы ты ушла, раз ты говоришь, что я хочу помочь тебе? – Он повышает голос.

– Я… я не знаю. Ты молчишь, и погода все хуже… – заикаюсь я.

– С ума сойти, ты совершенно невыносима, Тереза.

– Что?

– Я пытаюсь объяснить тебе, что я… что я хочу тебе помочь, я держу твою руку, но это не помогает… Ты ничего не понимаешь. Я не знаю, что еще делать.

Он опускает лицо на руки. Он не может внятно объяснить, чего он хочет.

– Не понимаю чего? Чего именно не понимаю, Хардин?

– Того, что я хочу тебя. Больше, чем кого-либо в жизни.

Хардин снова смотрит на меня.

В животе у меня все переворачивается снова и снова, голова начинает кружиться. Воздух между нами в очередной раз куда-то девается. Запрещенный прием попадает точно в цель. Потому что я тоже его хочу. Больше всего на свете.

– Я знаю, ты этого не хочешь… Ты не чувствуешь того же, но я… – начинает он, но на этот раз я прерываю его.

Беру его руки и тяну к себе. Он возвышается надо мной, растерянно глядя на меня. Вцепившись пальцами в воротник его рубашки, я тяну его вниз. Наши глаза – на одном уровне. Он опирается коленом на кушетку возле моей ноги, глубоко вздыхая и переводя взгляд на мои губы и обратно. Он облизывает губы, а я наклоняюсь ближе.

– Поцелуй меня, – прошу я.

Он наклоняется, обнимает меня и кладет спиной на кушетку. Я раздвигаю ноги, уже второй раз за сегодня, и его тело оказывается между ними. Его лицо – всего в сантиметре от моего, и тогда я поднимаю голову, чтобы его поцеловать. Я не могу больше ждать. Когда наши губы соприкасаются, он, отстранившись, целует меня в шею, и снова в губы. Он целует осторожно, и мои губы вздрагивают от удовольствия, он еще раз проводит губами, а затем языком, полностью закрывая мне рот и вновь открывая его. Одной рукой он упирается мне в бедро, сжав подол платья, другой нежно проводит по моей щеке. Я обнимаю его, плотно прижимая к себе. Каждой своей клеточкой я хочу впиться в его губы, сорвать с него футболку, но мягкость и нежность, с которой он меня целует, еще приятнее, чем обычный наш внутренний пожар.