– Я расследую причины смерти судьи Стаффорда, – начал Питт.

Лицо Освина омрачилось.

– Очень скверное дело, – ответил он, нахмурившись. – Очень, очень скверное. Не понимаю, что стало тому причиной. Такой почтенный человек… Думал, что у него нет ни одного врага. Значит, ошибался. – Он откинулся назад и положил ногу на ногу. – Что я могу вам сказать по этому поводу, чего бы вы уже не знали?

Питт тоже сел посвободнее.

– Он приступил к пересмотру дела об убийстве на Фэрриерс-лейн, вам об этом известно?

Лицо Освина потеряло теплое, дружелюбное выражение, в глазах промелькнула тревога.

– Нет, не знал. Вы уверены, что не ошибаетесь? Но там не было совершенно ничего, что бы стоило пересматривать. Мы самым тщательным образом изучили его, когда к нам поступила апелляция. – Он настороженно взглянул на Питта, еще больше откинулся на спинку кресла, опершись на подлокотники и сложив из пальцев домик. – Гораздо вероятнее, что он просто старался успокоить эту бедную Маколи. Она никак не желала забыть о деле, как вы знаете. Очень печально. Была очень предана брату и не могла поверить в его вину. Но для сомнений не было никаких оснований, понимаете ли. Совершенно никаких. Все было проведено законно и корректно.

– А каковы были основания для апелляции, сэр? – спросил Питт, словно ему было невдомек.

– О, медицинское свидетельство. Но то была просто формальность. Они должны были найти какой-нибудь предлог.

– И вы отнеслись к их апелляции тоже формально?

На лице Освина выразился ужас, и он уронил руки.

– Господи помилуй! Ну конечно же нет. Стоял вопрос жизни и смерти или даже больше: сомнению подвергались основы британского судопроизводства. Правосудие должно не просто осуществляться – а осуществляться при строгом контроле со стороны властей и ко всеобщему удовлетворению. Иначе правосудие перестанет работать, и тогда оно никому не нужно. О, мы изучили это дело до малейшей подробности. Не было допущено ни одной неточности, все доказательно и неоспоримо. – И он искоса взглянул на Питта.

– А судья Стаффорд говорил с вами об этом деле незадолго до смерти? – Томас двигался на ощупь, обдумывая вопросы, которые бы проникли в зазор между ответами, исполненными категоричной уверенности.

Освин заколебался – всего лишь на краткое мгновение, но Питт заметил его замешательство. Судья улыбнулся, поняв это по выражению его глаз.

– Ну да, он действительно кое-что сказал, – он пожал плечами, – но это было так несущественно. Вы понимаете, что я хочу сказать.

– Нет, – несговорчиво ответил Питт. – Разве в подобном деле что-то может быть несущественным?

Но у Освина было теперь время обдумать ответ, и он очень уверенно сказал:

– Это все от излишнего беспокойства: несчастная Маколи постоянно досаждала ему. Она пыталась найти человека, который бы ей поверил и помог снова открыть дело. И бедняга Стаффорд оказался тем, на ком она сосредоточила свои усилия. – Освин пожал плечами и безмятежно улыбнулся. – Мне Стаффорд едва упомянул об этом. Он был в смущении. Вы, разумеется, теперь понимаете, инспектор, что им двигало? – Освин легко рассмеялся; в этом смешке не было нервозности, хотя и веселья тоже.

– Он решил пересмотреть дело на всякий случай – вдруг в деле допущена какая-то неточность или ошибка?

– Нет! – Освин наклонился вперед, стукнув ладонью по столу. Лицо его немного порозовело, глаза смотрели искренне. – Там не было… там не было ошибки. Дело оказалось очень простым. – Освин все так же искренне и честно глядел на Питта. – Апелляция была подана на основании медицинского показания. Сначала Ярдли утверждал, что смертельная рана нанесена Блейну какой-то разновидностью кинжала. Затем, после тщательного осмотра, он сделал допущение, что она могла быть причинена также чрезмерно длинным кузнечным гвоздем.

– Но кузнечные гвозди используются для подков и бывают только определенного размера. Есть строгий лимит; длиннее, чем положено, они быть не могут, даже несмотря на то, что концы у них тупые.

– Да, разумеется. – Освин нетерпеливо махнул рукой, словно отмечая это соображение. – Так бывает с обычными гвоздями. Но Ярдли – хирург, а не кузнец, поэтому и мог ошибиться. Возможно, это вообще был не гвоздь, а заостренный отрезок металла, валявшийся во дворе. Главное, что это не обязательно кинжал.

– Но во дворе можно было найти другие гвозди такой же длины или же металлические отрезки, кроме найденного? Наверное, окровавленный кусок металла должен был сразу броситься в глаза искавшим?

Освин удивился.

– Понятия не имею. И, ради бога, старина, мы же заседали в Апелляционном суде. Прошло несколько недель после окончания судопроизводства, а сам суд тоже шел несколько недель. За это время через тот двор прошло множество народу.

– Значит, орудие убийства, каково бы оно ни было, так и не нашли?

– Полагаю, что нет. Возможно, он использовал этот гвоздь, прибивая тело. – Освин понизил голос. – Но как бы то ни было, инспектор, сейчас уже слишком поздно для выяснения этого обстоятельства. Бедняга Стаффорд вряд ли интересовался именно им, да и зачем? – Замечание было логичным, и он это знал.