– Кэролайн, – Джошуа взял ее ладони в свои, нежно, но достаточно твердо, чтобы она не могла их отнять. – Кэролайн! Ну конечно, боюсь. Но каким же я был бы другом, если бы думал больше о том, что меня подозревают, а не об опасности, угрожающей Шарлотте, исходящей от того, кто действительно убил Кингсли? Пожалуйста, скажите ей об этом и посоветуйте теперь же отказаться от расследования. Очень опасаюсь, что это Девлин О’Нил. Больше никто мне на ум не приходит, разве что какой-нибудь сумасшедший убийца. Но если бы это было действительно так, то подобные убийства продолжились бы, а этого нет.

– А что вы скажете относительно опасности, грозящей вам самому? – настойчиво переспросила Кэролайн, в душе цепляясь за надежду, что Шарлотта разрешит и это дело, как ей удавалось прежде. – Ведь полиция однажды ошиблась, и уже никто не мог спасти Аарона.

– Моя дорогая, я знаю, но это ничего не меняет. – Голос у Джошуа был очень мягкий и нежный, а руки – теплые; он по-прежнему держал ее ладони в своих и смотрел на нее пристальным, немигающим взглядом. – Да, я знаю, что полиция меня подозревает, но у меня, по крайней мере, будет суд и возможность апеллировать. Тот же, кто убивает, Шарлотте этого шанса не предоставит.

– Да, – ответила тихо Кэролайн, – полагаю, что нет. Я скажу ей.

Филдинг улыбнулся, отпустил ее ладони и сразу же взял под руку.

– А теперь, может быть, мы отправимся куда-нибудь в приятное место и выпьем чаю? Мы бы смогли забыть весь мир с его опасностями и подозрениями, сегодняшний спектакль – и просто наслаждаться мирной беседой… Есть многое, о чем мы могли бы поговорить. – Он нежно увлек ее за собой. – Я только что прочел одну замечательную книгу о путях воображения. Совершенно невозможно сделать из нее пьесу, но она чрезвычайно обогатила меня. Вызывает разного рода мысли – и вопросы. Мне бы хотелось рассказать вам о ней, если можно, и узнать ваше мнение.

Кэролайн всецело отдалась радости момента. А почему бы и нет? Она так желала этой сладкой нежной близости, так хотела, чтобы та длилась вечно… Однако она была в достаточной степени реалисткой и понимала правоту свекрови: все это мечта, иллюзия, и пробуждение будет отрезвляющим и холодным. Однако это будет потом, а сейчас она, пока была возможность, отдавалась этой мечте всем сердцем.

– Ну разумеется, – улыбнулась в ответ Кэролайн, – пожалуйста, расскажите.

– Вы, мэм, уж давно ничего не говорите об этом убийстве, – пожаловалась Грейси на следующий день, когда они с Шарлоттой занимались хозяйственными делами на кухне. Грейси начищала ножи «Блестящим порошком фирмы Окли Веллингтона» – смесью корундового порошка и черного свинца, – а Шарлотта взяла на себя ложки и вилки, оттирая их домашним средством из воды, порошка и нашатырного спирта.

– Потому что пока мне не удалось узнать ничего нового, – объяснила Шарлотта с задумчивым лицом. – Мы знаем наверняка, что это не Аарон Годмен, но понятия не имеем, кто действительный убийца.

– Неужели мы таки ничегошеньки не знаем? – спросила Грейси, искоса, недоброжелательно рассматривая начищенный нож.

– Ну, кое-что нам, конечно, известно. – Шарлотта тоже усердно занималась своим делом. – Это человек, который знал, что Кингсли был в театре, и нарочно послал его на Фэрриерс-лейн. И потом, чтобы сделать такое с убитым, надо было очень его ненавидеть. – Шарлотта взяла чистую тряпочку, чтобы ложки блестели еще больше. – Но для убийцы было опасно оставаться на месте такого ужасающего преступления, хотя ярость и ненависть могли преобладать над чувством самосохранения.

– Вы уже говорили это, – с чувством ответила Грейси. – Но если бы я кого убила, то не стала бы слоняться вокруг да около и прибивать его к двери, что, надо думать, было нелегко! – Она опять взяла немного порошка из коробки на блюдце. – Я бы схватила ноги в руки и сбежала бы оттуда сразу, пока меня не застукали.

– Значит, это был человек, которого ненависть привела в такое исступление, что он согласен был рискнуть и, возможно, даже не думал об опасности быть схваченным, – заключила Шарлотта.

– Или же… – Грейси ожесточенно терла порошком лезвие, хотя то уже сияло, как солнце. – Или же какой-то тип хотел не то чтобы убить, а еще другого кого обвиноватить. И добился своего, раз повесили этого бедолагу Годмена.

– Но каким же образом то, что он распял Кингсли, бросило тень на Аарона Годмена? – спросила Шарлотта, передавая Грейси специальный, обтянутый бычьей кожей оселок.

– Ну, это чтобы все думали, будто распял его еврей, – резонно заметила Грейси.

– Но ведь никто из христиан никогда бы этого не сделал, правда?

– А может, и сделал! Может, он как раз этого и желал, ежели ненавидел евреев и хотел, чтобы их все ругали.

– Но почему все их так не любят? – Шарлотта сразу же вспомнила о Харриморах, предрассудках Ады и о том, что Девлину О’Нилу было известно о влюбленности Кингсли в еврейку Тамар Маколи. – Может, убийца ненавидел не только Блейна, но и вообще актеров из театра Пассмора и, когда убивал, хотел таким образом причинить кому-нибудь из них вред?