Теперь Кэролайн была очень бледна.

– Тогда надо что-то предпринять! Я не верю, что виновен Джошуа, и мы обязаны это доказать. Может, нам удастся что-нибудь узнать, прежде чем Томас вплотную этим займется, ведь пока он выясняет подробности относительно миссис Стаффорд и мистера Прайса.

На Шарлотту внезапно нахлынула волна сочувствия, но она не могла придумать, как хоть чем-то помочь матери. Ей было знакомо чувство страха за то, что кто-то, кого любишь, может быть причастен к преступлению, а может быть – даже виновен.

– Не знаю, что бы мы могли такое узнать, – сказала она неуверенно, следя за выражением лица Кэролайн, видя на нем беспокойство и понимание того, насколько мать уязвима. В таком состоянии легко сделать какую-нибудь глупость. – Если Томас попытается… – она пожала плечами. – Не знаю, с чего тут начать. Мы, в сущности, незнакомы с миссис Стаффорд – хотя, конечно, я могу приехать к ней с визитом… – Шарлотта понимала, что в ее голосе явно звучит нежелание, и терялась в поисках слов, которые не прозвучали бы как резкий отказ. – Она же сразу поймет, что я приехала из любопытства. И она знает также, что я жена полицейского. Если миссис Стаффорд невиновна, если она искренне горюет, вне зависимости от того, каковы ее чувства к мистеру Прайсу – а ведь мы не знаем, каковы ее чувства на самом деле, – тогда она будет крайне оскорблена.

– Но если из-за того, что случилось, другие невинные люди попали в невыносимое и опасное положение? – настаивала Кэролайн, подавшись вперед. – Это… это, конечно, гораздо важнее. Это самое важное!

– Но дело ведь не дошло до судебного преследования, мама, и, возможно, никогда не дойдет.

– Когда дойдет, будет уже поздно, – ответила Кэролайн, все больше волнуясь. – Дело ведь не только в обвинении и аресте, Шарлотта; это и подозрение, и погибшая репутация. И не одна. Этого достаточно, чтобы сокрушить человека.

– Знаю.

– А что сказала леди Камминг-Гульд? Ты мне еще не говорила.

– Мне, в сущности, ничего не известно. Я с тех пор ее не видела, и она мне не писала. Из этого можно сделать вывод, что она не узнала ничего, по ее мнению, важного. Но, возможно, дело о преступлении на Фэрриерс-лейн было расследовано исчерпывающим образом.

– А ты не сможешь узнать поточнее?

– Ну конечно, узнаю, – ответила с облегчением Шарлотта. – Это будет как раз нетрудно.

– Ты снова можешь воспользоваться моим экипажем, если хочешь, – предложила Кэролайн и тут же спохватилась, что может показаться чрезмерно настойчивой и требовательной. – Если, конечно, тебе он пригодится.

– О, разумеется, – отвечала, слегка улыбнувшись, Шарлотта. – Конечно, пригодится. – Она встала, ее глаза смеялись. – Сколь элегантнее подкатить в экипаже, нежели прийти пешком с омнибусной остановки…

Кэролайн хотела что-то ответить, но передумала.

Веспасии не было дома, когда Шарлотта приехала с визитом, однако горничная сообщила, что госпожа будет через полчаса, не больше, и если Шарлотта соблаговолит подождать, ей подадут чай в гостиную. Леди Веспасия будет очень разочарована, если они разминутся.

Шарлотта приняла приглашение и расположилась в элегантной гостиной Веспасии, попивая чай и глядя, как за каминной решеткой вспыхивают языки пламени. У нее было время оглядеться, чего прежде никогда не случалось. В присутствии хозяйки такое внимание гостьи показалось бы назойливым любопытством. Вся комната носила отпечаток характера Веспасии. На каминной полке стояли высокие тонкие серебряные подсвечники в георгианском стиле, очень простые и строгие, – но не симметрично, на разных концах полки, как было принято в других домах, а сдвинутые немного влево от центра. На шератоновском столике у окна стояла композиция из цветов, но не в вазе, а в соуснике из королевского вустерширского фарфора: три розовые хризантемы в центре, медно-желтые березовые веточки и еще какие-то пурпурные бутоны неизвестных Шарлотте цветов.

Потеряв всякий интерес к чаю, она встала, чтобы внимательно приглядеться к нескольким фотографиям в простых рамках, стоявшим на верхней доске бюро. Первая, овальная, была сделана в манере сепии и выцвела по краям. На ней была запечатлена женщина лет сорока с изящной шеей, высокими скулами и тонким орлиным носом; большие, широко расставленные глаза под тяжелыми веками, лоб совершенных линий. Это было прекрасное лицо, но к тому же, при всей горделивости и правильности черт, в нем присутствовало своеобразие, сказывалась индивидуальность, и романтическая поза не могла скрыть страстности и силы характера.

Прошло несколько секунд, прежде чем Шарлотта поняла, что это фотография самой Веспасии. Она привыкла видеть ее пожилой дамой, упустив из виду, что в молодости леди Камминг-Гульд должна была выглядеть совсем иначе. Теперь Шарлотта видела, что та осталась во многом прежней.