Лишь понял Вадим ее рассказ о разводе, разбиравшемся сегодня. Все длилось две минуты. Судья со всем согласился, стороны не спорили и, на удивление Оли, даже жилплощадь не делили, а когда Оля решила спросить, как же им жить тогда, судья ее резко оборвал, сказав, что раз стороны сами ничего не говорят, то нечего и лезть — разберутся сами.

Вадим, в свою очередь, рассказал, как он сегодня разыграл кого-то, кто позвонил к ним в ординаторскую, думая, что попал в кинотеатр, и он сказал, какие фильмы и какие сеансы, и что билеты есть, — и долго смеялся над доверчивыми незадачливыми кинолюбителями, которые будут удивлены, когда придут, а все не так.

Потом они оба смеялись по любому поводу, дружно переодеваясь для похода в кино. Беззаботные, счастливые люди — все у них было в порядке.

Про дела его Оля ничего не спросила. Он ей как-то буркнул что-то о неприятностях на работе, но до прокуратуры разговор, видимо, не дошел, иначе Оля спрашивала бы его об этом каждый день.

Наверное…

Наверное, не рассказывал. Наверное, спрашивала бы.

* * *

Галя еще долго сидела в машине около здания прокуратуры. Собственно, не здание прокуратуры — помещение прокуратуры. Отдельного здания не было. Обыкновенный жилой дом, где первый этаж (раньше бы назвали бельэтажем, но теперь это слово связывается лишь со зрительным залом) полностью занят районной прокуратурой. Вход в нее был отдельный — через дверь, сделанную на уровне окон, а лестница шла по стенке наискось, как трап у корабля: из моря, косо по борту — и там… Перед самой дверью площадка, лестничная площадка и козырек над ней.

Галя ушла с работы пораньше, чтобы вовремя поспеть в прокуратуру, но поскольку ее довез до места Тит, то образовался небольшой предследственный досуг, который они и использовали сейчас: сидели, разговаривали.

Галя искоса поглядывала на профиль Тита. Он ей и внешне нравился, хотя говорят, что для мужчины внешность большой роли не играет — мужчина входит в женскую душу больше через уши. Она и не особенно-то раньше обращала внимание на его вид — разве что в связи с прошедшей операцией. Но ей нравились его разговоры, манера общения, отношение к болезни — действительно в основном слова. Сейчас ей приятно было смотреть, как лежат негустые волосы его, как почти незаметно двигается кончик носа, когда он говорит, как лежат руки на руле, каков он в фас, в профиль, в три четверти, снизу, сверху…

И ее очень трогало его сопереживание по поводу этого несчастья.

«Может, Володя уже привык, но, во всяком случае, он много спокойнее реагирует на все события. А Титу, конечно, все в новинку. К тому же события с девочкой начались практически одновременно с появлением Тита в моей жизни. Дома… Здоровым… Не больным уже… Не в больнице. Все-таки Володино спокойствие меня немного задевает. Почему он так уверен, что все будет нормально? Уверенность сильного человека, что ли? Напрасно… Сильный человек! Как у Пушкина? „Оставь нас, сильный чело…“ Вздор несу. „Оставь нас, гордый человек“. Оставь нас… Интересно, когда чье-то отношение нравится нам, мы говорим: нас трогает… А если оно нам неприятно, мы говорим: задевает нас. Почему?..»

Она и спросила у Тита:

— …почему?

Тит мог рассуждать об этом приблизительно на том же уровне, что и Галя, но тем не менее охотно принялся отвечать:

— Потому что, когда нас это только трогает, мы и говорим — трогает, а если нас вдруг что-нибудь, кто-нибудь заденет, то мы так и реагируем: нас задели!..

Галя рассмеялась, хотя за Титом числились и более удачные ответы, правда, в иной ситуации — не перед трапом в прокуратуру.

— Очень убедительно. Ничего не скажешь. Я смеюсь сейчас, как смеются иногда на поминках. Все же скажи, почему мы говорим так, а не наоборот. Серьезно, а?

— Отвечаю: трогает — что-то ласковое, нежное, просительное, мимолетное, эфемерное, подбадривающее, указывающее движение. Правда? Какая-то трогательная поддержка. — Он улыбнулся и жестом пресек Галину попытку отказаться от юмористического решения задачи. — А задевает — это что-то мимоходом, не глядя, пренебрежительно, оскорбительно, в общем, задевающе. Оттенки… Там мимолетно — здесь мимоходом. Разница ведь…

— Смотри, смотри, Тит! Вон идет дядя той девочки. Который Заявление писал. Тоже сюда идет.

— А он зачем? Еще ему сюда рано ходить.

— А может, крови жаждет? Торопит. Сейчас узнаю. Так не хочется с ним встречаться.

— Я сейчас посмотрю, куда он пойдет. Если в другую комнату, я тебе скажу. Тебе в семнадцатую?

— В семнадцатую. — Галя как-то странно покивала утвердительно головой, одновременно выпячивая нижнюю губу и зажмуривая глаза. — В семнадцатую. — По-видимому, эта мимика обозначала крайнюю, преувеличенную благодарность. Как будто все остальное было обычным, а вот забежать в прокуратуру и подсмотреть за дядькой было уже беспредельным выражением хорошего отношения, которое и трогает ее безмерно.

— Когда он в какой комнате скроется, я тебе скажу.

Галя смотрела ему вслед, словно он уходил в разведку на чужую территорию, в тыл врага, где ему грозят невероятные опасности, и прийти ему оттуда либо с языком, либо…