И тогда безотчетный страх сменился ужасом. Миссис Трепол судорожно прижала руку к плоской груди, словно защищаясь. Сердце под кончиками пальцев вдруг забилось часто-часто…

Несколько секунд она простояла так и не открыв дверь, отчаянно не хотелось ни звать мистера Николаса, ни прикасаться к дверной ручке…

Она не могла смотреть на то, что было там, за дверью, – во всяком случае, в одиночку, когда ее сердце колотилось так, словно собиралось выскочить из груди и убежать.

Миссис Трепол ринулась вниз по лестнице. В спешке она то и дело спотыкалась и два раза чуть не упала. Она торопилась: поскорее вернуться на кухню, в уют и безопасность. Но на кухне она не остановилась, а бросилась на улицу и побежала назад той же дорогой, какой пришла. Она торопилась к доктору Хокинзу. Только на улице она вспомнила, что забыла в доме пальто, но ничто не могло заставить ее вернуться в Тревельян-Холл. Дрожа, чуть не плача, она пробежала по огороду, даже не взглянув на капусту, и устремилась в рощу. За ней начиналась тропинка, ведущая в деревню.

Когда все остальные наконец разошлись по домам, оставшиеся в живых члены семьи собрались в гостиной – выпить и поговорить. Разговор вялый, искусственный, они, как чужие люди, впервые встретившиеся, никак не могли найти общую тему. По правде говоря, они и чувствовали себя чужими друг другу – особенно теперь, после того, что произошло. Все испытывали неуверенность, всем было не по себе. Каждый ушел в свои мысли.

Молчание нарушил Стивен.

– Как вы думаете, зачем они так поступили? – отрывисто спросил он.

Ответом ему было молчание. Слава богу, весь длинный день никто ни разу не задал этого вопроса. Ни на службе, ни на похоронах, ни после, на поминках в Тревельян-Холле, куда пригласили друзей семьи и местных жителей. Все переговаривались вполголоса. Говорили об Оливии и Николасе, делились воспоминаниями о разных незначительных происшествиях, встречах, разговорах. Теперь многое осталось в прошлом. Темы смерти все избегали, как будто сговорились. Никто не спрашивал, как и почему все произошло. В глазах местных жителей мелькало живое любопытство, но всем хватало деликатности не затрагивать щекотливую тему. Самоубийство!

И о стихах тоже никто не заикался.

– Нам-то что за дело? – резко ответила Сюзанна. – Они умерли. Хорошо бы этим все и кончилось…

– Как ты можешь так говорить? Николас и Оливия были тебе братом и сестрой…

– Сводными! – напомнила Сюзанна, как будто последнее обстоятельство уменьшало боль утраты.

– Ну ладно, сводными, но братом и сестрой! Неужели тебе все равно? Неужели в твоей душе ничего не шелохнулось?

– Шелохнулось, и еще как! Я рада, что их разрешили похоронить в нашем семейном склепе рядом с мамой, – ответила Сюзанна. – Спасибо нашему приходскому священнику! В прежние времена такого бы не допустили, о чем тебе прекрасно известно. Самоубийц на кладбище не хоронили, тем более – в подземной часовне! Кстати, заодно с ними осудили бы и нас. Нам и сейчас придется несладко. Что скажут наши лондонские друзья? Представьте, как тяжко будет встречаться с ними и знать, что за их сочувствием кроется жалость… – Она помолчала, видимо не желая бередить свежую рану. – И больше я не хочу об этом говорить! Нам сейчас предстоит решить другой вопрос: что будет с домом?

Даньел сказал:

– Я всегда думал, что наследники должны будут продать его.

Он оглядел остальных. Сюзанна. Рейчел. Стивен. Он сам. После того как Даньел женился на Сюзанне, с ним обращались как с членом семьи, чем он всегда очень гордился. В связи с накалом страстей из-за тревожных лет [1] его могли бы… скажем, не так хорошо принимать в обществе, если бы за ним не стояли Тревельяны со своими обширными связями. Правда, семью нельзя назвать ни особенно высокопоставленной, ни особенно влиятельной, но род Тревельянов старый и почтенный… Взгляд Даньела переместился на Кормака. Оливия и Николас не включили его в число наследников. Иногда Даньел ловил себя на мысли о матери Кормака. Кем она была? Скорее всего, ирландка… Хотя какое это имеет значение? Фамилия Кормака – Фицхью, а не Тревельян. Он не сын Розамунды. И не женат на одной из дочерей Розамунды. И не кузен по линии Марлоу, как Рейчел.

– Да, так они и мне говорили, – подала голос Рейчел. – Если только Оливия и Николас не передумали… под конец. – Как они передумали жить дальше. Как будто можно расхотеть жить дальше!

Рейчел глубоко вздохнула и покачала головой. И снова, неожиданно для себя, начала прислушиваться к звукам дома. С тех самых пор, как она приехала сюда два дня назад, звуки не давали ей покоя. Они поглощали все ее внимание, высасывали из нее силы. Она боялась здешней тишины, лишенной безмолвия…

– Ну а я знаю, как нам нужно поступить, – сказал Стивен, водя тростью по узору из переплетенных медальонов на персидском ковре. – Мы превратим Тревельян-Холл в музей. В память Ливии.

Сюзанна с изумлением посмотрела на брата, а Кормак сказал: