За прошедшие с того момента годы он нашел сотни стоянок древних аборигенов, между многими из которых наблюдались явные связи, а сотни других подобных мест нанес на топографические карты. Он целых пять лет жил с индейцами племени печ и спал на земляном полу в их хижинах, а еще дольше скитался по джунглям. За все это время он даже не приблизился к завершению изучения региона. «В действительности пока это никому не светит», – заметил он.

Когда мы в тот вечер вышли из бара, Крис сказал, что немедленно начнет разрабатывать план нашего путешествия, а по прибытии в Гондурас наймет двух местных носильщиков. «Чувствую, будет очень интересно», – произнес он на прощание.

«Я потерял разум»

За тонкие ножки, на которых покоилось колоссального размера тело Джорджа Хея, индейцы прозвали его «Isatigibis» – «Тонконогий». Весил этот человек под 140 килограммов, шея его была толщиной с уличный пожарный гидрант, на груди всегда красовалась золотая цепочка от карманных часов, а в уголке рта почти постоянно висела сигара. Деньги ему достались от отца, нефтепромышленника, продавшего свой бизнес Джону Д. Рокфеллеру. Хей ездил на «Роллс-Ройсе» и регулярно светился в самых шикарных ночных клубах Нью-Йорка, чаще всего, как сказал один из его приятелей, «между двух блондинок за столиком с ведерком шампанского». Еще задолго до его решения взяться искать потерянный город люди говорили, что Хей «коллекционирует вагонами», имея в виду его стремление прибрать к рукам все попадающие в поле внимания артефакты культуры коренных американцев, не разбирая их ценности и значимости. Но некоторые звали его расхитителем могил, поскольку иногда его деятельность граничила с откровенным мародерством.

Хей помешался на индейских артефактах в 1897 году во время деловой поездки в Аризону. Окончив Высшую горно-техническую школу при Колумбийском университете, он отправился туда работать на строительстве железной дороги. Десять месяцев Хей жил в палатке, а по вечерам ходил в гости к работавшим на него индейцам. «Однажды ночью я заметил, что жена одного из моих бригадиров-индейцев сидит и кусает какой-то большой кусок кожи, – вспоминал он. – Поинтересовавшись, зачем она это делает, я выяснил, что она жует швы мужниной замшевой рубахи, чтобы поубивать вшей. Я купил эту рубаху, заинтересовался обычаями аборигенов и стал при любой возможности скупать и отправлять домой другие объекты их культуры. С этой-то рубахи и началась моя коллекция. Разумеется, как только у меня появилась рубаха, мне сразу же захотелось иметь еще и ритуальные погремушки с мокасинами. После этого меня окончательно поразил вирус собирательства, и я совсем потерял разум». Да, это было чувство, вполне близкое и понятное как Морде, так и Мюррею.

В некоторых других источниках Хей объяснял свою страсть к коллекционированию высокой целью – попыткой разгадать «великую тайну происхождения до-исторических рас Восточного полушария». Тем не менее критикам его мотивы виделись гораздо менее возвышенными. «Хей покупал все эти объекты исключительно ради обладания ими, – сказал в 1960 году в опубликованном журналом New Yorkerбиографическом очерке о коллекционере неназванный профессор археологии. – Во многом именно благодаря своей мономании он смог создать такую великолепную, блестяще организованную коллекцию».

К моменту первой встречи с Морде в Нью-Йорке Хей уже воистину потерял разум. Ему было 63 года, и ради строительства своего нового музея он бросил все – сначала инженерный бизнес, а затем и работу на Уолл-Стрит. «Джордж покупал себе новый лимузин и со скоростью 150 километров в час отправлялся в очередное паломничество по континенту, – вспоминал тот же профессор. – Он останавливался в приглянувшихся ему городках, разыскивал гробовщика и редактора местной газетенки и выпытывал у них, у кого из недавно умерших или находящихся при смерти могли иметься артефакты индейской культуры, достойные его коллекции».

Когда Хей не ездил на поиски сам, он нанимал и отправлял в поездки по Америке целые армии антропологов и авантюристов. «Джордж отбирал лучших специалистов в области антропологии, – продолжал профессор. – У его бригады всегда было достаточно денег, чтобы выкопать или выкупить то, что все прочие из нас просто не могли себе позволить». Поначалу он хранил свою коллекцию в шикарном особняке на Мэдисон-авеню, где жил с женой, настоящей светской львицей (первой из трех; вторая супруга, утомленная его постоянными отлучками и бесконечными артефактами, в свое время выгонит его из собственного дома и подаст на развод), и двумя детьми, но в 1939 году перевез их в Гарлем, в четырехэтажное здание на пересечении 155-й улицы и Бродвея, получившее название Музея американских индейцев. (В 1989 году вся его коллекция, превратившаяся к этому моменту в самое большое собрание артефактов культуры коренных американцев на планете, была выкуплена Смитсоновским институтом.)