Джонни слышал, как за его спиной щелкнул замок закрывшейся двери. На экране супергерои в ярких костюмах бежали по джунглям. Лукас выскользнул из рук отца и встал рядом.

Джонни смотрел на убитых горем детей, а они на него. Их реакция на смерть матери была такой же разной, как и они сами. Лукас, самый ранимый из всех, совсем растерялся из-за ухода мамы, и не мог понять, куда именно она ушла. Его брат-близнец Уильям был не так уязвим и в жизни опирался на силу и привычный порядок вещей. Потеря матери обескуражила и испугала его. А бояться он не любил и поэтому злился.

А Мара, шестнадцатилетняя красавица Мара, которой все всегда давалось легко, за год болезни матери замкнулась, стала сдержанной и тихой, как будто думала, что если совсем не будет издавать звуков, нарушать сложившееся равновесие, то сможет защититься от неизбежного. Джонни видел, как она переживает из-за того, что ссорилась с Кейт до ее болезни.

В глазах детей читалась одна и та же мольба. Они ждали, что он склеит осколки их распавшегося мира, облегчит непосильную боль.

Но Кейт была душой и сердцем семьи, тем цементом, который скреплял их. Она всегда знала, что сказать. А любые его слова будут ложью. Как они могут исцелиться? Станет ли им когда-нибудь легче? В чем найдут они утешение, продолжая жить без матери?

Вдруг Мара встала с пола и выпрямилась – с грацией, недоступной большинству девочек. В своей скорби она была похожа на сильфиду – бледная, почти бесплотная, в сером платье, с длинными черными волосами и почти прозрачной кожей. Джонни слышал, каким неровным было ее дыхание, словно она заставляла себя вдыхать воздух новой жизни.

– Я уложу мальчиков спать. – Мара протянула руку Лукасу. – Вставай, мелкота. Я почитаю вам сказку.

– Так она хочет нас успокоить, – сказал Уильям, поджав губы. Мрачное и печальное лицо мальчика казалось взрослым.

– Потом будет легче, – сказал Джонни, ненавидя себя за слабость.

– Правда? – спросил Уильям. – А как?

– Да, папа, – поднял голову Лукас. – Как?

Джонни посмотрел на Мару, которая выглядела такой холодной и бледной, как будто была высечена изо льда.

– Сон помогает, – глухо сказала она.

Джонни был бесконечно благодарен ей. Он понимал, что все делает неправильно, что не справляется, что именно он должен поддерживать их, а не наоборот, но внутри у него была пустота. Одна лишь пустота. Завтра, наверное, станет легче. И он все исправит.

Но увидев печаль и разочарование в глазах детей, он понял, что они не верят ему.

Прости, Кейти!

– Спокойной ночи! – Голос его звучал хрипло.

Лукас посмотрел на него:

– Я тебя люблю, папа.

Джонни медленно опустился на колени и раскрыл объятия. Сыновья бросились к нему, и он крепко прижал их к себе.

– Я тоже вас люблю.

Он смотрел поверх их голов на Мару, которую, похоже, не тронули его слова. Она стояла, выпрямившись во весь рост и расправив плечи.

– Мара?

– Не беспокойся, – тихо произнесла она.

– Мы обещали маме быть сильными. Вместе.

– Да. – Ее нижняя губа задрожала. – Знаю.

– Мы справимся, – сказал он, чувствуя, как дрожит его голос.

– Да. Обязательно справимся. – Мара вздохнула и посмотрела на братьев. – Пошли, мальчики. Пора готовиться ко сну.

Джонни понимал, что должен остаться, утешить Мару, но не находил слов.

Он поступил как трус – вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Потом спустился по лестнице и, не обращая ни на кого внимания, стал проталкиваться к выходу. В прихожей он схватил куртку и вышел.

Стемнело, но звезд на небе не было. Их скрывали облака. Прохладный ветерок налетел на деревья, растущие на границе участка, и их толстые сучья раскачивались, словно в танце.

В ветвях над его головой на веревках были подвешены стеклянные банки с черными камешками и свечами внутри. Сколько ночей они с Кейт просидели под тиарой из огоньков, слушая, как волны бьются о берег, и разговаривая обо всем на свете!

Джонни ухватился за перила крыльца, боясь упасть.

– Привет!

Услышав голос Талли, он удивился и одновременно почувствовал раздражение. Ему хотелось побыть одному.

– Ты не стал со мной танцевать, – сказала Талли, приближаясь к нему. Она завернулась в синее шерстяное одеяло, края которого волочились по земле у ее босых ног.

– Должно быть, это перерыв, – сказал Джонни, поворачиваясь к ней.

– Что ты имеешь в виду?

Джонни почувствовал запах текилы. Интересно, насколько она пьяна?

– Шоу Талли Харт с ней самой в главной роли. Видимо, сейчас перерыв в твоем шоу?

– Кейт хотела, чтобы сегодня было весело. – Талли отшатнулась от него, она дрожала.

– Не могу поверить, что ты не пришла на ее похороны, – сказал Джонни. – Это разбило бы ей сердце, будь она жива…

– Кейт знала, что я не приду. Она даже…

– Считаешь, это нормально? Тебе не кажется, что для Мары было важно, чтобы ты была рядом? Или крестная дочь тебе безразлична?

Не дожидаясь ответа Талли – да и что она могла сказать, – Джонни повернулся и пошел к дому.