– Я знаю, что тебе становится легче, когда ты это делаешь.

Мара посмотрела на доктора Блум, которая сидела абсолютно неподвижно; ее острый нос будто нависал над тонкими губами.

– Но потом, когда кровь на лезвии ножа засыхает, становится хуже – я знаю. Ты испытываешь стыд и, возможно, страх.

Семьдесят восемь… семьдесят девять.

– Я помогу тебе справиться с этими чувствами, если ты мне о них расскажешь. То, что с тобой происходит, случается не так уж редко.

Мара закатила глаза. Очередная гнусная ложь, которую взрослые используют, чтобы приукрасить мир.

– Хорошо. – Доктор Блум закрыла блокнот. «Интересно, – подумала Мара, – что там написано. Наверное, «чокнутая, любит растения». – Сегодня у нас с тобой больше нет времени.

Мара вскочила, повернулась к двери и протянула руку. Из-за спины послышался голос доктора Блум:

– У меня есть групповые занятия для подростков, переживающих несчастье. Эти встречи могут тебе помочь, Мара. Не хочешь к нам присоединиться? В среду вечером.

– Без разницы. – Мара открыла дверь кабинета.

Увидев ее, Талли поспешно встала:

– Как все прошло?

Мара не знала, что сказать. Она отвела взгляд от Талли и увидела, что в приемной еще кто-то есть. Молодой человек в рваных, обтягивающих джинсах черного цвета и потертых черных ботинках с развязанными шнурками. Стройная, почти женственная фигура, черная футболка с надписью «УКУСИ МЕНЯ» под серой курткой. На шее у него висела цепочка с оловянными черепами, длинные, до плеч, волосы были неестественно черными, а отдельные пряди выкрашены в ярко-красный и зеленый цвета. Он поднял взгляд, и Мара увидела его глаза – необычные, почти золотистые, обведенные густой черной тушью. Кожа у парня была бледная. Наверное, больной.

Доктор Блум подошла к Маре:

– Пакстон, может, ты скажешь Маре, что собрания нашей группы не такие уж скучные, как может показаться.

Молодой человек – Пакстон – встал и направился к Маре; движения его были такими грациозными, что казалось, что он рисуется.

– Талли? – окликнула доктор Блум. – Можно с вами поговорить?

Мара увидела, что женщины отошли в сторону и стали о чем-то тихо говорить.

Она знала, что должна опасаться их заговора, но могла думать только о приближающемся к ней парне.

– Ты меня боишься, – сказал он, останавливаясь перед ней. От него пахло мятной жевательной резинкой. – Почти все боятся.

– Думаешь, меня пугает черная одежда?

Он поднял бледную руку и откинул волосы за ухо.

– Красивые девчонки вроде тебя должны оставаться в пригородах. Там безопасно. Группа терапии не для них.

– Ты ничего обо мне не знаешь. А тебе пора уже перестать играться с маминой косметикой.

К удивлению Мары, он засмеялся.

– Блеск! Мне это нравится.

– Эй, Мара, – позвала ее Талли. – Нам пора. – Она пересекла приемную, взяла Мару под руку и вывела в коридор.

По дороге домой Талли говорила не умолкая. Она спрашивала Мару, хочет ли она поехать на остров Бейнбридж и повидаться с подругами. Мара хотела сказать, что хочет, но потом подумала, что она там чужая. За год отсутствия дружба увяла, как крылья бабочки, превратившиеся в белые обрывки, на которых невозможно никуда улететь. С этими девочками у нее больше нет ничего общего.

Талли привела Мару в свою сверкающую, стильную квартиру и включила камин в гостиной. Пламя взметнулось вверх и принялось лизать искусственное полено.

– Ну вот. Как все прошло?

Мара пожала плечами.

Талли села на диван.

– Не закрывайся от меня, Мара. Я хочу помочь.

Боже, как ей надоело не оправдывать ожидания людей. Жаль, что не существует инструкции для детей, у которых умерли родители, как в «Битлджусе» [14], – тогда бы она знала, как себя вести и что говорить, чтобы ее оставили в покое.

– Знаю.

Она подошла к камину и встала лицом к Талли. Огонь грел спину, вызывая дрожь. Она даже не осознавала, что замерзла.

– Нужно было убедить отца отвести тебя к психологу сразу после смерти Кейт. Но мы расклеились – и твой папа, и я. Хотя я все время спрашивала о тебе, звонила каждую неделю. Но ты никогда ни о чем не говорила. Я не слышала, чтобы ты плакала. Твоя бабушка говорила, что ты справляешься.

– А зачем тебе?

– Я знаю, что такое горе и одиночество. Знаю, как бывает, когда уходишь в себя. Когда умерла моя бабушка, я не позволила себе горевать. А когда меня бросала мама – каждый раз, – я говорила себе, что это не больно, и продолжала жить.

– А как насчет маминой смерти?

– Это было труднее. Я никак не приду в норму.

– Да. Я тоже.

– Доктор Блум считает, что ты должна посещать группу для подростков, переживших утрату. Вечером, по средам.

– Ну да. Будто это поможет.

Мара заметила, какую рану нанес Талли ее ответ, и вздохнула. Хватит с нее собственной боли. Огорчения крестной – этого ей уже не вынести.

– Отлично, – сказала она. – Я пойду.

Талли встала и крепко обняла ее.