— Вернемся, — согласилась Юлия, успокаиваясь. — Третий слой, третья модель восприятия. Масло между ломтиком хлеба и ломтиком сыра. Смазка отвечает за безопасное сосуществование слоев-антагонистов, отчасти примиряя их друг с другом. «Буферная зона психики», — писал Айзек Шармаль. На мой взгляд, очень точное определение. Он вообще крупный социал-теоретик, этот гематр. Надеюсь, хоть с ним-то вы незнакомы?

Лючано развел руками:

— Вынужден вас разочаровать. Знаком. Шармаль-младший был моим клиентом. За день до печального конфликта между мной и Гаем.

— Да? — с интересом протянула Юлия. — Борготта, вам случайно никто не говорил…

— Что я затычка в любой заднице? Говорили.

— Кто?

— Один наш общий знакомый. Малый триумфатор и кавалер ордена Цепи.

— Честное слово, я вам завидую. Так достать Гая… Моя заветная мечта. Ладно, продолжим сеанс расового стриптиза.

— Вы так спокойно говорите о вашем… э-э-э… психическом…

— Расстройстве? Дефекте? Заболевании? Не стесняйтесь, я не обижусь. На правду нелепо обижаться. И непродуктивно.

— Я хотел сказать — отклонении. Говоря с инорасцем, без стеснения употреблять термин «шизофрения»…

— Если тотальную расовую шизофрению назвать «распространенным реактивным психозом» или «фрагментарной неадекватностью восприятия», проблема от этого не исчезнет. Ее легче понять и решить, называя вещи своими именами. Мой будущий сотрудник должен знать, с чем ему предстоит иметь дело.

— Я буду лечить шизофрению болевым шоком?

— Отчасти.

На сей раз помпилианка ушла от прямого ответа.

— А до сих пор ваши соотечественники не пытались ее лечить?

— Пытались. Семилибертусами.

II

— Между прочим, памятники здешней прото-культуры…

Юлия сделала небрежный жест в сторону сооружений из глазурованной керамики, полудрагоценных камней, костей, желтых от времени, и цементирующего материала, происхождение которого Лючано затруднился определить.

Если в парке внешнем, видимом с улицы через узорчатую ограду, царил образцовый порядок, то внутренний парк, скрытый от досужих взоров, выглядел нарочито запущенным. Последний писк декоративно-ландшафтной моды в цивилизованных мирах; здесь же — устаревший дизайн прошлого века.

В уединенной беседке, оплетенной плющом, царил полумрак. Поздние цветы росли не на клумбах, а с любопытством выглядывали из высокой, выше колена, травы, расцвечивая зеленый ковер желтком, кармином, бирюзой. Аллейки, петляя, через пару шагов исчезали за кустарником, не знавшим ножниц садовника. В центре декоративного пруда журчал фонтан. Поверх родниково-прозрачной воды плавали мясистые листья аквалии. На листьях чинно восседали лягушки-кайа: изящные, светло-салатные, с кремовой полосой вдоль спинки.

Их хор сулил дождь.

А над прудом зловещей тенью нависал первый памятник прото-культуры: гибрид скелета мозазавра и грудастой нимфы-купальщицы. Далее по берегу костяной грифон совокуплялся с керамической жабой; а может, первобытный летательный аппарат готовился к взлету. Третьего монстра скрывала стена цветущей сильфанеллы. Были видны лишь три острия — черное, красное и желтое. Восстав над сиреневыми гроздьями, они нацелились на башенку фаллической формы.

— Аллегории древних, — пояснила Юлия. — Оригиналы. По крайней мере, мне так сказали. Кошмар! — полторы тысячи лет…

Для древностей жутковатые скульптуры сохранились идеально.

— Любуйтесь, Борготта. Развивайте эстетический вкус. В какой-то мере вы тоже — аллегория. Тонкий намек на толстые обстоятельства.

Судя по аналогиям, Юлия не зря предложила сменить обстановку.

— Вы в данный момент — промежуточное состояние. Свободный — человек, раб — вещь, вы — семилибертус. Не вполне человек, не до конца раб. Ущербный. Калека. Умственно отсталый.

— Я заметил, — кивнул Лючано. — Говорят, как с больным…

Он сорвал длинную травинку, хотел сунуть ее в рот, но передумал, оставил вертеть в пальцах. Мало ли, что у маркиза в парке растет? Вдруг отрава? Или слабительное?

— Особенность третьего слоя восприятия. Мы искренне жалеем семилибертусов. Как вы, извините, жалеете неполноценных. В шоу участвовали?

— Да.

— На арене побывали?

— Побывал.

— Обратили внимание, что из вас хлестал сплошной негатив? Наихудшие воспоминания, скелеты из шкафов, грязное белье наружу?

— Обратил.

Он старательно глядел в землю, ковыряя дорожку носком туфли. Обувь надо бы новую купить — позор, каблук сбит, царапины на мысках… «А тебе не кажется, малыш, — спросил издалека маэстро Карл, — что эйфория куклы, которую ведет невропаст, и то удовольствие, что испытал ты, опорожняя душу…»

Маэстро замолчал, предоставив малышу самому закончить сравнение.