— Молчи! — Ян сжимает его горло цепкими пальцами. От парня несет мочой и страхом. Он хрипит, его лицо белым пятном маячит в кровавом тумане. Кровью пропитались стены. Кровь на мясницком фартуке Яна. Расширенные от ужаса глаза паренька смотрят обреченно.

— Опустить взгляд! — доносится сквозь липкий туман приказ Харта. — Ты никто! Личинка! Не сметь поднимать глаза в присутствие старшего по званию! Уяснил?

Ян отпускает горло паренька, ожидая ответа. Тот судорожно глотает слюну, дергает подбородком, но голова отяжелела, не слушается. Он пробует снова, и вместе с головой дергается все тело. Сержант Харт заходится сухим смехом.

— В чем дело, ученик? — издевательски осведомляется он, и паренек инстинктивно сжимается, ожидая удара кастета по любой из частей тела, но почему-то сержант медлит.

— Вчера у тебя получалось много лучше, — продолжает он. — Или четырех часов для усвоения этих простых правил для тебя не достаточно? Хочешь еще? Учти, если не сдашь экзамен, все придется начинать сначала!

Харт подает знак Яну. Тот поворачивает рычаг книзу, и ржавые шестеренки начинают крутиться с надсадным лязгом, натягивая цепи. Визгливые жалобы паренька вторят им:

— Пожалуйста… не надо!

Кости хрустят, выворачиваясь из суставов…

— …не надо…

Он открыл глаза, но не сразу понял, где находится.

Не было дыбы и цепей. Не было человека в кожаном фартуке, ни бритоголового мальчишки. Вместо этого он узнал обстановку собственной комнаты, журнальный столик с пузатым графином на нем. А еще напротив дивана, сгорбившись, сидел Ян. Мягкий свет ночника выхватывал из полумрака его бледное лицо с ввалившимися щеками, под глазами и в складках губ залегли черные тени. Виктор вдруг подумал, что, сколько бы не было Яну лет на самом деле, его душа старше всего, что жило когда-либо в этом мире.

Если, конечно, у васпы вообще имелась душа.

— Ты видел, — его губы шевельнулись, голос звучал как шипение змеи. Всего лишь последствие травмы, но этого хватило, чтобы снова пустить по коже Виктора мурашки страха.

— Видел что? — переспросил ученый.

Ян сидел неподвижно, будто горгулья. В лице не было ни кровинки, лишь кадык ходуном ходил под тугой марлевой повязкой.

— Ты связан со мной, — просипел он. — Поэтому ты можешь видеть. Можешь чувствовать. Что-то от меня. От моей жизни.

— Это просто кошмары…

Виктор поднялся. В ушах еще звенели жалобы паренька. Лязг и скрежет механизмов отдавался биением пульса.

— Я убил того мальчика, — сказал тогда Ян.

Ученый замер. Дальше притворяться не было смысла: Ян всегда был проницателен.

— Почему? — только и мог спросить Виктор.

— Смерть — это избавление, — ответил Ян. — Легкая смерть — милость.

Он запнулся, подбирая слова.

— Мой наставник хотел сделать из меня преемника, — сказал он. — Но я провалил экзамен. Не желал, чтобы этот неофит повторил мою судьбу. Чтобы он стал монстром. Убийцей…

Его голос срывался. Виктор видел, как двигается повязка на его горле — вверх и вниз.

— Я перерезал ему горло. Он умер быстро.

— Зачем вы вообще это делаете? — спросил Виктор.

Легенды вдруг предстали в совершенно новом свете. Саранча, вышедшая из бездны. Они перерождались не только из спящих в коконах эмбрионов. Но и выйдя оттуда, перекраивали свои тела и души в угоду какой-то чудовищной, нечеловеческой морали.

— Воин должен знать свое тело, — жестко произнес Ян. — Контролировать его. Если ты слаб, ты не только бесполезен. Но и опасен. Если попадешь в плен к врагу, тебя легко сломают допросами. Пытками. Голодом. Ты предашь себя. Предашь своих соотечественников. Я знаю, как легко ломаются люди, — он криво усмехнулся, глядя куда-то в пустоту, мимо Виктора. — Сильны единицы. Но васпы сильны все. Без исключения. Чтобы овладеть оружием, надо хорошо узнать его. Смерть, боль, страх — наше оружие. И я познал их в высшей степени.