Ему были знакомы люди, стоящие по ту сторону матовой стены. Но Ян смотрел мимо них, потому что за их спинами, выплывая из бесцветной пустоты, раскрывался бутон живого огня.

— Ян?

Имя прозвучало откуда-то издалека, словно раскат медного колокола. В средостении нового солнца сворачивались электрические сполохи, похожие на тонких ленточных червей.

— Вы уверены, что он нас видит?

Человек, привезший Яна в Дербенд, взволнованно всматривался через стекло. От него пахло тревогой и лекарствами. Правая рука покоилась на перевязи.

— Думаю, да, — отозвался стоящий рядом черноволосый цыган (тот самый, что привез Яна на базу). — Не стоит его недооценивать. Хотя мы накачали его лошадиной дозой, васпы на самом деле очень устойчивы к ядам.

Самодовольство сияло вокруг этого мужчины, будто гало. Это было знакомо и понятно, а потому не страшно. Очень скоро сияние поглотит его, и мужчина вспыхнет, как пропитанная керосином бумага.

С тонким шипением дверь камеры отъехала в сторону, пропуская внутрь профессора Тория. Его силуэт казался темным на фоне закручивающегося в спираль сияющего облака. Взбухало и пенилось жидкое пламя.

— Ты слышишь меня?

С профессором вошло еще два человека в белых халатах. В руках одного из них короткая палка с раструбом на конце — когда разъем соприкасался с телом, из него бил голубоватый электрический разряд. Яну уже пришлось познакомиться с этим устройством однажды, и он схватывал урок с первого раза, а потому сидел тихо.

— Ян? Ты будешь говорить со мной?

Он с трудом поднял голову. Ее будто нашпиговали свинцом, и сознание плыло, растрескивалось, словно лед на озере, обнажая бездны, полные огня и мрака.

— Все равно… найду, — даже не пробормотал — еле слышно прошелестел васпа. — Вырежу всех… всех!

Его лицо исказилось, задергалось. Люди в халатах отступили. Профессор отступил тоже. Его глаза были похожи на ледяные проруби, в зрачках плескался страх.

— Он ничего вам не сделает, — произнес рядом кто-то, но голос не звучал слишком уверенно.

— Не сделаю, — послушно повторил Ян. — Договор.

— Твой договор довел меня до больницы, — сердито ответил ему Виктор.

Губы Яна дрогнули в улыбке.

— Было необходимо.

— Помолчи уже, бога ради! Пока я не прибил тебя прямо здесь!

В голосе человека слышалась крайняя степень раздражения. Ян чувствовал, как жажда мести эмбрионом пульсировала под его сердцем. Кажется, из Яна все-таки мог получиться хороший наставник: умел он привить нужные взгляды даже такому хлюпику, как профессор.

Раструб электрошока врезался под ребра, но это была лишняя мера: Яна крепко держали кожаные ремни. Он со спокойным безразличием глядел, как профессор берет образец его крови. Масляная жидкость почти мгновенно наполнила колбу шприца. Кровь — это квинтэссенция жизни. Власть и сила. В этом она сродни огню — очищающему, послушному в умелых руках.

— Где она? — спросил Ян.

Профессор сморщился и дернулся, будто его самого только что ударило током.

— Где Лиза?

Между бровями Виктора легла страдальческая складка. Уголки губ задрожали, покривились.

— Не знаю и не хочу знать, — слишком резко отозвался он, поворачиваясь к васпе спиной. За ним дышал и пенился зародыш нового солнца.

Почему говорят, что конец мира обязательно будет отмечен тленом и мраком? Нет. Он будет прозрачен и светел. Он будет румян, как пропитанное ядом яблоко. Как расцвеченные закатным солнцем сосульки на исполинских кедровых лапах.

Когда солнце вспыхнет — ничто не будет важным для всех живущих на земле.

Ян опустил тяжелую голову на грудь.

— Жаль, — прошептал он. — Я любил ее…

На этот раз Торий обернулся так стремительно, что полы его халата взметнулись на манер крыльев. Медное пламя услужливо лизнуло их изнутри.

— Ты? Любил? — в голосе профессора насмешка и яд.

По его одежде начали расплываться чумные пятна, ткань закручивалась бахромой по краям, будто вокруг разверстых ран. Резко пахнуло гарью.

Когда васпы шли — земля дрожала под их сапогами. Они оставляли за собой следы, подобные ужасным язвам, воздух становился таким горячим, что его нельзя было глотать. Небо содрогалось. Земля содрогалась. И над всем миром восходило медное солнце, словно исполинское колесо, грохоча и лязгая железными спицами. Белым шрамом проступал след чудовищного обода, возвещая прибытие Дарской Королевы.

— Да, — сказал Ян. — Я пожертвовал собой. Чтобы жила она.

Жар докрасна накалил стены камеры. Ян прикрыл ресницы, пытаясь приглушить сияние, от которого плыла и тяжелела голова. Но и тогда видел плавающие в его собственном внутреннем океане жаркие золотые искры.

— Скажи ей, — в бреду продолжил он. — Я был сломлен — она любима. Я истекал кровью — она смеялась. Я был убит — она обрела жизнь. Это ли не любовь?

(…когда солнце без остатка вошло в его глаза, он умер для всего, что было значимо в его прошлой жизни…)

Ян снова поднял взгляд. В оплавившемся воздухе перед ним дрожало мокрое от пота и ужаса лицо профессора. Торий отступал — черный бумажный силуэт, — прямо в разверстую пасть вечно голодного солнца.