У Эллы была мама. И художественная школа. И будущее было простым и ясным: она вырастет, поступит учиться на художника (в крайнем случае — на учителя рисования), выйдет замуж за приличногo еврейского мальчика. Так планировала мама, но Элла была не против. Мама знает, как лучше.

Твердый жизненный план рассыпался как карточный домик. Через месяц после Эллиного восемнадцатилетия маму сбил пьяный водитель. Травмы были незначительные, но при падении она сильно ударилась головой об асфальт. Несчастный случай, стечение обстоятельств: новая травма пришлась на старую, полученную еще в детстве. Вердикт врачей был однозначен: это навсегда.

Первые дни Элла молча сидела у постели матери, держа ее за руку. Мама всегда была центром ее мира, солнцем, освещавшим ее маленькую планету, лучшей подругой и наперсницей. Теперь солнце погасло и сиять не будет больше никогда...

Элла проводила в больнице дни и ночи. Не гнушалась делать работу санитарок: выносила утку, обмывала больную, делала массаж от пролежней. Все эти недели ей казалось, что от мира ее отделяет незримая, но плотная стеклянная стенка. Санитары ей симпатизировали, она делала их работу совершенно бесплатно. Из симпатии ей и посоветовали как-то раз:

— Да сдай ты ее в «огород». Чего возиться? Понятно, что не встанет.

«Огородом» на местном сленге называли отделение с коматозниками. В палатах там стояла вонь, убирали редко, белье стирали еще реже. Персонала и финансирования еле хватало на нормальных пациентов, и «овощи» получали все в последнюю очередь. Дежурство там называлось «отработкой» и считалось наказанием за провинности.

Стеклянная стена, хранившая покой Эллы, со звоном лопнула. Она еле сдержалась, чтобы не ударить «доброжелательницу». Не ударила. Пришло осознание, что как раньше уже не будет никогда. Теперь Элла главная, а мама нуждается в заботе и уходе. Настало время отдавать долги.

Забрать больную домой было легко. Как и забрать документы, поданные на поступление в Суриковскую академию.

Сложнее оказалось найти работу рядом с домом с удобным графиком. Никакой «чистой» офисной работы малолетке без знания компьютера и опыта не светило. Элла умерила амбиции и устроилась продавцом на небольшом рынке рядом с домом. Работа грязная, нервная, с материальной ответственностью. Но зато можно было попросить соседку последить за товаром и проведать больную.

Рынок был хорошей школой жизни. Элла научилась пропускать мимо ушей оскорбления, не бояться людей, настаивать на своем, считать деньги. Только одному не научилась — втюхивать некачественный товар.

Но впервые столкнувшись с мирком работников и посетителей рынка, она была поражена и напугана мелочностью всего в нем происходящего. Подменявшая ее во время отлучек соседка - добродушная тетка из соседнего дома — никогда не интересовалась ничем серьезней очередного сериала. Беседы крутились вокруг самолечения реальных и вымышленных болячек, поведения политиков или личной жизни какой-нибудь певички.

Тогда Элла еще не знала, что так почти везде. Высшее образование и перспективная работа показались ей единственным спасением от затягивающей мир серости, и она решила поступать в институт.

* * *

По молчаливому уговору мы с Эллой больше никогда не поднимали эту тему в наших беседах.

На пятом курсе после летних каникул Элла появилась в аудитории коротко стриженной, в контактных линзах и модных джинсах. Даже я поначалу не узнала в этой хрупкой, удивительно стильной девушке Стальную Эллу — вечный «синий чулок». В ответ на наши бурные комплименты она только безучастно кивнула, а мне шепнула два слова:

— Мама умерла.

Рассказывать подробности она не стала, а я не спрашивала.

Первыми сюрприз в духе «гадкого утенка» оценили мужчины. За неделю последовало девять приглашений на свидания, не считая дружеских заигрываний и попыток флирта. Но Элла не была бы Эллой, если бы закончила сказку превращением в «прекрасного лебедя».

Она тяжело сходилась с новыми людьми, неохотно допускала в близкий круг новичков. Но те, кто был однажды допущен, навеки становились своими. Своим друзьям и своим мужчинам Элла была предана до конца, и это подкупало.

Ее подвели завышенные стандарты. Если подругам многое прощалось, то для мужчин Элла не делала скидок. Любая слабость или глупость избранника были для нее ударом. Несовершенством, которое нуждалось в немедленной корректировке.

Будь на ее месте просто переборчивая особа, дело ограничилось бы чередой мимолетных романов. Но Элла от своих не отрекалась. Никогда. А мириться с чужими слабостями была не в состоянии, и жизнь ее стала чередой проигранных сражений с Несовершенством. Ее мужчины уставали, сбегали, увлекались другими. Один от постоянного прессинга даже запил. В мире Эллы не было права просто оступиться. Любая оплошность подразумевала немедленную работу над ошибками, с разбором полетов, оргвыводами, а иногда и мини-тренингами.