И он до сих пор помнил то странное чувство, которое возникло у него, когда бык поднял на рога первого матадора. Пока тореро играл с быком, не возникало сомнений, кто главный на этой арене. Человек был хозяином. Высшее существо, царь природы, по собственному желанию рискующий жизнью, в отличие от быка, которого привезли сюда, чтобы позабавить толпу… И бык не казался особенно опасным. Глупое животное, слепо подчиняющееся воле человека. Чего стоят его рога и мощь по сравнению с разумом, ловкостью и смелостью матадора? Не возникало даже тени сомнения в том, кто окажется победителем в этой игре. Вот сейчас тореро вдоволь натешит публику красивыми плавными пасе, а потом, когда это прискучит, вонзит шпагу в уставшего и покорного быка. И вот человек сделал одно неверное движение. Даже опытный глаз не смог бы уловить его. И что же? Венец творения в один миг превратился в безвольную куклу, которой теперь в свое удовольствие играет бык. Пожалуй, вот этот миг, когда человек и бык так трагично поменялись ролями, произвел на Рафи самое сильное впечатление.

После этого боя, жестокого, кровавого, мало похожего на тот завораживающий танец, о котором сложено так много песен, он сам сделал себе шпагу из ветки орешника и мулету из старой рубахи отца

Третьим матадором, с которым его свела судьба, был Мигель. Человек, который заставил его по-другому взглянуть на корриду, который поставил перед ним такие сложные, но необходимые вопросы, который объяснил, что коррида — это не просто схватка человека со зверем, а что-то гораздо большее… Но и он ушел. Пусть не в мир серых теней, но все же ушел, оставив после себя гораздо больше вопросов, чем ответов…

И вот теперь этот матадор, который, судя по виду, совсем недавно сражался только с novillos[13]. Рафи не сводил с него глаз, ловя малейшее движение, едва заметное изменение выражения лица… Вот матадор снисходительно улыбнулся, когда к нему подбежали несколько мальчишек, что-то галдя, вот он весело подмигнул проходящей мимо девушке, вот чуть нахмурился, когда взгляд его скользнул по огороженному телегами кругу, где ему вскоре предстояло встретиться с быком. Обыкновенный человек из плоти и крови. Но для Рафи он был тем, кто прошел неимоверно трудной дорогой и пересек черту, за которой обычная жизнь заканчивается, и начинается нечто совершенно иное. Притягательное и пугающее, наполненное надеждой и болью, радостью и страхом… Что-то абсолютно отличное от существования остальных людей. Со своим смыслом, своими законами и своим предназначением. Вот кем был этот еще совсем молодой человек, непринужденно прислонившийся к поставленной на бок телеге.

Представление вот-вот должно было начаться. Артисты закончили возиться со своим фургоном, превратив его в небольшую сцену. Люди подтянулись поближе и, вытягивая шеи, следили за последними приготовлениями бродячей труппы. Даже дети перестали носиться по площади сломя голову и уселись прямо на песок, поближе к сцене, вытаращив глазенки.

И тут Рафи сделал то, что собирался сделать после окончания боя. Он не без труда пробрался через толпу и подошел к матадору. Тот смотрел куда-то в сторону и не сразу заметил мальчика.

— Добрый день, — немного помявшись, сказал Рафи. Матадор обернулся. ….

— Здравствуй, — кивнул он.

Рафи смущенно молчал. Он не знал, с чего начать. Сказать хотелось так много, но мысли неожиданно спутались, и теперь он лихорадочно подыскивал какие-нибудь слова, чтобы хотя бы выйти из неловкого положения. Матадор выжидающе смотрел на него, без раздражения, но и без особого интереса. За свою недолгую карьеру он привык, что каждый раз к нему подходят такие вот мальчишки, которым хочется поближе поглазеть на живого матадора.

— Я хочу пожелать вам удачи сегодня. — Наконец нашелся Рафи.

— Ну что ж, спасибо, — усмехнулся матадор и снова заскользил рассеянным взглядом по толпе.

Рафи почувствовал себя дураком. Чего он ждал? Что этот совершенно незнакомый человек вдруг начнет расспрашивать сельского оборванца о его жизни? Или станет рассказывать о своей? Или сам предложит пойти к нему в ученики? Как бы не так! Мальчик хотел было тихонько отойти, но ноги словно приросли к полу. Он стоял, чувствуя себя до невозможности глупо, и теребил тесемку на рубашке. Матадор больше не обращал на него никакого внимания.

Сейчас он не казался мальчику каким-то необычным человеком. Обыкновенный самовлюбленный юнец, немногим старше самого Рафи. Над верхней губой пробивается пушок, который еще не скоро узнает бритву, на скуле красный прыщик, не очень-то свежая рубаха… Да и выше всего на полголовы. Ну, может, чуть-чуть побольше. Простой деревенский парень. Пройди он по улице, Рафи его даже не заметил бы. И чего он так заробел? Ведь даже со взрослыми мужчинами он разговаривал почти на равных… И те не вели себя с ним, как зазнавшиеся индюки. Рафи почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он даже перестал слышать ровный гул толпы.

— Жарко сегодня, — задумчиво проговорил он, так же небрежно, словно пародируя юношу, облокачиваясь о борт телеги.