Все так и есть. Милонги Буэнос-Айреса изнемогают от наплыва посетителей. Роскошные туфли на шпильках, гринго, оставившие прошлые жизни и наполняющие темные залы; их вид наводит на мысль о необходимости срочного переливания крови. Выступления восходящих или взошедших звезд, оспаривающих законы гравитации и традиционные представления о минимальных размерах нижнего белья.
На модной Practica X под неоновыми лучами красивые люди нового поколения в джинсах и кроссовках (мужчины) и мешковатых брюках и топах (девушки) демонстрируют идеальное открытое объятие. Сегодня выступает пара в серебристо-белых одеяниях, они похожи на ангелов-экстерминаторов. Он невысокого роста с дерзкой скульптурной бородкой (в наши дни — символ «крутого танго-маэстро») и в таких огромных штанах, что туда с легкостью поместилась бы еще и его партнерша. Она же парит не рядом с ним, а как будто над ним, вышивая в воздухе множественные очо. Делать узоры ногами на полу нынче недостаточно.
На милонге Salon Caning, половина посетителей которой состоит из иностранцев, трафик ни к черту, и танцпол напоминает перекресток аргентинской столицы в час пик.
— Бог мой, Дарио, я, конечно, похожа на старую брюзгу, но что стряслось с танго?
Лысина и одиночество моего приятеля стали еще заметнее, чем раньше. Он вздыхает:
— Что, что — деньги. Все встало на коммерческие рельсы.
— Но некоторые из этих выступлений — даже не танго!
— Танго-китч. Что такое китч — тебе предлагают видимость вещи, но не суть. Кстати, если говорить о сути, вот тебе танда Тантури. Пойдем станцуем.
Дарио по-прежнему бывает здесь два-три вечера в неделю.
— Если честно, я никогда не танцевал раз в неделю. Какой смысл? Можно вообще не беспокоиться.
Я осматриваюсь в поисках других знакомых лиц. Итальянец, по слухам, загремел в тюрьму. Марио теперь приходит лишь раз в неделю. Мерседес перестала вообще появляться на вечеринках, и никто, даже Марио, не знает, что с ней. Это меня огорчает: я-то думала, они друзья. Именно так: они были
Впервые я вижу, что в
Мы все, так или иначе, продаем кусочек души, лишь бы продолжался карнавал.
Не желая предаваться мрачным мыслям (не для этого же я приехала в Буэнос-Айрес), я отправляюсь встретиться с Рупертом Ньютоном из Нью-Йорка и его новой аргентинской женой. Она довольно высокая и тем не менее доходит своему супругу только до шеи. Их межнациональный и межконтинентальный брак кажется счастливым. Ее английский примитивен, но гораздо лучше, чем его испанский.
— Как вы понимаете друг друга?
— Танго, разумеется, — улыбается он.
Но поговорить нам не удается, меня приглашает на танец мужчина со знакомым лицом.
— Гильермо!
— Ах, моя дорогая Капка!
Мы обнимаемся, как старые друзья. Боже мой, так мы и
Ла Бока мокнет под дождем, из ресторанов доносятся звуки танго. Молодая пара в красно-черном исполняет китч на маленькой уличной платформе. Внутри каждого кафе — такие же пары с застывшими лицами и те же безвкусные танцы.
Гильермо вытирает руки холстиной.
— Дорогая моя бывшая и будущая подруга! — воскликнул он.
— Почему ты так говоришь? — мне уже весело.
— Потому что таков ход вещей. Вот, например, — он достает поэтический сборник с оформленной им обложкой: это танцующая пара. — Я со своей будущей бывшей женой.
— Какой ужасный взгляд на вещи!
Некоторые с годами становятся все эксцентричнее.
— Дорогая Капка, присаживайся, скоро будет чай. Ужасно слышать такие вещи, только если не готов к ним. Но против правды не попрешь. А теперь рассказывай обо всем.
Выкладываю все как на духу.
— Гильермо, ну как получается, что с одним и тем же человеком можно побывать и на небесах, и в аду? Где же истина?
— И там и там одновременно. Вот почему танго так фатально. Ведь оно — воплощение парадокса человека. А еще танго — один из немногих способов, которыми мужчина с проблемами и без власти может обратить на себя женское внимание. Так было, для этого танец и придумали — и так до сих пор. Смейся-смейся, сама знаешь, кто прав.
— Ты по-прежнему пишешь свои картины ступнями?