А я думаю о ней все время. Все время, черт побери. Я даже не знал, что эта ушлая бестия, изловленная мной в ночных шан-хайских трущобах, в нашем вонючем русском квартале, так занозой всадится мне под сердце. Я ведь понимаю, что я ей на дух не нужен. Я, кроме ненависти, ничего у нее не вызываю… не вызывал. Зачем я думаю о ней?! Сяо Лян… завари мне, пожалуйства, верблюжий хвост… сделай хороший, крепкий люй-ча, с жиром, с молоком, с солью. Я глотну как следует, и сердце встанет на место. А то ходит, как маятник, даже поднадоело. Я себя ненавижу. Противен себе. Эта девка… обладает невероятной притягательной силой. Если б я осмелился, я бы ее сам убил. Чтобы она не мешала мне. Не стояла у меня на пути. Она стоит у меня на пути! У тебя на пути она стоит, Башкиров, вот что! Тебе надо ее убрать. Иначе ты не справишься сам с собой. Что делают с пьяным на вокзале, когда тот подбредает к тебе, начинает тебя трепать, шпынять, всячески донимать тебя, клянчить у тебе денежку на шкалик?.. Его просто пришибают, и дело с концом. Я ее пришибу. Размажу по стенке, как котенка. Вот только с духом соберусь.

Я… влюбился?!.. Это… невозможно. Этого быть не может, потому что я… Даже видавший виды Чжурчжэнь, четвертовавший людей, отрезавший голову кривым серпом у маленькой пятилетней китайской девочки в селе, говорит, что у меня сердца нет. Я король шан-хайских бандитов. Ко мне намыливаются на работу отъявленнейшие шан-хайские головорезы. Я управляю ими, как кукловод — марионетками. Я давно покончил со слюнтяйскими чувствишками — раз и навсегда. Влюбился?!.. Какая чушь. Лучше я руку себе отрежу, а дурь из головы выкину.

Господи Христе… как она пела… душа из меня вся вынулась… я тайно посещаю ее концерты, я прячусь в ресторанном зале, как мальчишка, как щенок, за бочонком с фикусом, за портьерой… слежу за ней… ловлю улыбку на ее лице, кивок головы, вижу ее черные локоны… я, идиот, сам завивал ей их, накручивал на раскаленные спицы, когда снаряжал на ресторанную охоту, на ежевечернюю добычу… Господи!.. я же русский… она пела русскую песню… значит, сердце из меня еще не все вынули… кусочек под ребрами завалялся… как она пела однажды…

ХУДОЖНИК

Она пела однажды. Приметила в зале — старое раскосое лицо. Не китайское: те круглоголовые, рожи плоские, черты грубые, — а немыслимо утонченное, похожее на старый темно-золотой самородок, на длинный маньчжурский орех. Рядом со стариком она разглядела недвижно сидящего, со сложенными на коленях руками, маленького мальчика. По виду мальчик был отнюдь не восточного роду. Русая челка, из-под челки — серо-зеленые, прозрачные глаза. Лишь смуглота детского румяного лица указывала на то, что без южного баловства у родителей не обошлось. Старик внимательно слушал, как мадам Фудзивара поет. А она пела и не сводила глаз со старика. Нить, крепкая и тайная, протянулась между ними мгновенно.