Девушка поднялась с канапе, поправила всклокоченные волосы, потерла кулаками опухшее, посиневшее от опия лицо. Ах, Кудами-сан, хватит вопить, знала бы ты, какой я еще сон видела. Я видела во сне всю мою жизнь. Какие-то извилистые трущобы огромного города… огни… какую-то большую дощатую сцену, и я пою на ней, пляшу на ней, вздергиваю ноги… в таком роскошном платье, какого у меня отродясь никогда и не было… и все хлопают мне в ладоши!.. А потом еще что-то видела… я уж и забыла… человек с револьвером в руке… и целится в меня… а я ору, а тут сверху на него прыгает кошка… и вцепляется ему в лицо… и я хохочу, хохочу как безумная!.. такой веселый сон, обсмеешься… а потом еще что-то… картины бежали, сыпались, как стеклышки в калейдоскопе… солдаты обстреляли поезд… певец с белым лицом, с накрашенными губами пел в мою честь… пир у Императора… но придворные говорили не по-яматски, я запомнила, хотя лица у всех раскосые, как и здесь… Император дарил мне золотой лимон!.. я взяла его с блюда и укусила, и чуть не сломала зуб — он был взаправду золотой…

— Какой золотой лимон, что за брехня!.. Кончай молоть языком! Тебя ждет работа! Не будешь работать — выгоню в шею!

Выгонишь… Выгонишь… Тот хозяин жилья… в Вавилоне… тоже хотел выгнать… И выгоняли… и толкали прикладами в спину, рукоятями мечей… а тигр?!.. он прыгал на меня из лесной тьмы, рыжий, толстомордый, усы торчком, глаза медовые, бешено горят, он плясал передо мной пляску смерти…

— Я — тигр?!.. Ну, за оскорбленье хозяйки ты нынче сполна получишь! Вэй Чжи! Сегодня ее оставить без ужина! Завтра — без обеда!

Кто никогда не ел своего хлеба со слезами…

КТО НИКОГДА НЕ ЕЛ СВОЕГО ХЛЕБА СО СЛЕЗАМИ?!

— Простите, госпожа Кудами, сейчас, госпожа Кудами, слушаюсь, госпожа Кудами… бегу мыться, одеваться…

А у самой на лице — веселая, гордая улыбка. Ослепительная. Озорная.

Полная света и презренья.

Улыбка как птица, которая летит.

Он все-таки придет сегодня вечером в дом.

Он мне приснился, и он придет.

Я увидела его во сне.

Он будет у меня в жизни.

А там — хоть трава не расти. Хоть море не шуми вокруг Иокогамы.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Меднозеленый Будда с улыбкой — продолженьем ее летящей улыбки — наклонился к ней и отодвинул с ее лба прядь вымокших в поту волос.

— Проснись. Очнись. Это последнее превращенье. Я дарю тебе благо. Ты перепрыгнешь свое страданье. Ты вернешься на родину. Ты увидишь свою любовь.

Она рывком поднялась с каменных плит дацана и положила Будде смело руки на плечи, обняла его за медную шею.

— Чем я отблагодарю тебя за праздник Цам? Поцелуем?

Будда помолчал. Улыбка не сходила с его медного широкого лица.

— Это по-женски. Это сделала бы любая женщина.

— Что бы сделал мужчина, благодарящий Бога на Востоке? Что сделала бы не любая женщина?

Медный рот молчал. Медные узкие глаза с выпуклыми веками зелено блестели, молчали, глядя на нее.

— На Востоке мужчина записал бы слова Бога на своем теле. Женщина ходила бы по дорогам Востока и повторяла слова своего Бога вслух. На твоем теле уже записаны мои знаки. Ты можешь, в знак благодарности ко мне, идти теперь по своему пути Дао и повторять мои слова. Они станут навеки твоими. Скажи хоть одно — то, что ты запомнила из всех снов, показанных мною тебе.

Она вздохнула глубоко и сказала медленно и ровно:

— Любовь есть величайшая правда из всех правд, живущих на земле и ушедших под землю.

Меднозеленый Будда, радостно улыбаясь, согласно наклонил тяжелую голову.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВАВИЛОН

ПОДЗЕМНЫЙ ПЕРЕХОД

…да, Вавилон. Вавилон. Ты внутри Вавилона. Ты уже не в Дацане. Ты очнулась?! Тебе кажется, что ты — в Китае?! О, бедняжка. Китай твой давно уплыл. Ямато твоя давно уплыла. Как старая рыбацкая джонка. Лови теперь ее за хвост. Ты в Вавилоне, руку на отсеченье, а хочешь, и голову.

Где старик Юкинага?! Где мой сын Николай?!

Нету никакого старика. Что брешешь. Видишь, какая грязь вокруг тебя. И ты сидишь на отсырелых юбках, на грязных камнях в подворотне и оглядываешься вокруг. Тебя кто-то обидел. Тебя… ударили. Ты и это проглотила. Тебя унизили?! Ничего, переживешь и это. Ты, Лесико, все переживешь. Ты крепкая. У тебя крепкая кость, хоть ты с виду и хрупкая баба. Ты стала настоящей бабой, крепкой, жилистой, ухватистой. Тебе все нипочем. Тебя столько раз били и насиловали, что ты стала крепче стали, звонче… меди.

Не говорите мне про медь! К черту медь!

Видишь, играет в грязи, в подворотне, у твоих вытянутых усталых — отдохнуть, посидеть притулилась — ног прозрачный, слепящий камень любви Вавилонской.

Это смарагд?! Это сапфир?!

Думаю так, что это кровавый рубин, дорогая Лесико. Камень твердый, как алмаз, только цвета крови. Его носят во всех метельных Индиях, во всех железных Фивах и Вавилонах веселые бабы. Они ведь любят украшать себя кровавыми игрушками.