Читаем полностью

Не люблю овсяную кашу. Вот, признался. Не из-за вкуса – у нее и вкуса-то своего нет, просто мне не нравится ощущение клейкой массы во рту. Для меня это что-то невыносимое, осклизлое, неприемлемое для желудка. Откровенно говоря, когда бы я ни ел кашу, всякий раз невольно думаю, что поглощаю обойный клей.

Но мне хотелось бы изменить свое отношение к овсянке. Мне как-то не по себе от такой нелюбви, ведь я шотландец, в конце-то концов, и даже горжусь этим (хотя и несильно, с обычными либеральными оговорками относительно национализма, фанатизма, случайности места рождения и последующего определения своей идентичности), так что овсянка – неотъемлемая часть моего наследия. Причем довольно заметная часть, потому что овес на протяжении веков играл жизненно важную роль для шотландцев. Без овса и ячменя Шотландию, возможно, постигло бы нечто вроде ирландского картофельного голода.

Так что я пытаюсь ее полюбить. Стараюсь съесть хотя бы мисочку в год, особенно если я в гостях, где виртуозно готовят овсянку, или если я в отеле, который славится своей потрясающей овсянкой, или необыкновенными завтраками, или просто хорошей кухней. Я пробовал овсянку со всеми добавками, которые принято употреблять с кашей, именно для того, чтобы каша перестала быть похожей на кашу; и это тоже, кстати, доказательство моей правоты: если овсянка – такое объедение, зачем добавлять в нее разные наполнители?

Чтобы побороть неприятное чувство, будто у меня во рту нечто, более подходящее для ремонта квартиры, я добавлял в овсянку соль (получался соленый обойный клей), мед (получался сладкий обойный клей) и клубничное варенье (угадайте, что получалось?). Для меня ничто не может изменить этот вкус. Я не перестаю думать, что соль уместнее с яйцом, а мед и джем лучше идут с тостами. Видимо, существует всего два пути сделать вкус овсянки мало-мальски приемлемым: сладкий и пикантный. Сладкий путь – это обычно какие-нибудь варенья или джемы. Пикантный путь начинается с соли и заканчивается, ну, скажем, горько-соленой дрожжевой приправой «мармайт», которую обожает одна из моих родственниц (если вас передернуло от одной мысли об овсянке с «мармайтом», вы не одиноки). И/или можно еще добавить молоко, которое реально делает чуть более сносным, то есть попросту перешибает этот мерзкий вкус. Хотя тут тоже палка о двух концах: жирной мучнистой массы, конечно, становится меньше, но самого блюда становится больше, и запихивать его в себя приходится дольше, если уж ты решил из принципа доесть эту чертову овсянку или просто не хочешь расстраивать хозяев.

При этом я люблю овсяное печенье, что странно: ведь когда его хорошенько разжуешь, оно подозрительно напоминает овсянку.

Ячмень, конечно, тоже исторически относится к нашим традиционным продуктам. Он прекрасен, когда превращен в виски, но просто невыносим в шотландском супе. Тот же вкус клея. Еще одно национальное блюдо, которое полагается любить, но мне оно просто не лезет в горло.

К слову, я долгое время отвергал многие шотландские традиции – килт, волынку, хаггис и пьяные жалобы на свою судьбу. Килт не надевал до двадцати лет: он ассоциировался у меня с дешевыми, тошнотно-стереотипными образами, такими как навязший в зубах фильм «Шотландский корпус» [61]; замок Эйлен-Донан [62]на банке из-под печенья, веточка вереска на переднем плане, а фоном – Джимми Шэнд [63]с Энди Стюартом [64]; шотландские овчарки и какой-то толстошеий кретин в юбке. Долгое время я даже не увлекался (шепотом) виски. Долгое время даже (шепотом) виски оставлял меня развнодушным.

Ну, вкусы меняются. Сейчас у меня есть забойный выходной костюм с килтом с тартаном моего клана, в простую черно-белую клетку, который смотрится элегантно и вместе с тем дерзко, особенно в комплекте с серебристо-черными аксессуарами в стиле Красавчика принца Чарли. Строго говоря, это цвета траура нашего клана, но кому какое дело. Ансамбли волынщиков не выношу до сих пор, но одну хорошо исполняемую мелодию вполне могу послушать и даже оценить. Теперь я даже притерпелся к хаггису, хотя мне больше всего по вкусу хаггис-пакора, вдохновенный пример индо-гаэльского симбиоза, доведенный мною до абсурда в романе «Умм» [65]. Что же касается пьяных жалоб на судьбу, то я над собой работаю в этом направлении. Вообще-то, с тех пор как меня начали печатать, поводов для жалоб стало меньше, но боюсь сглазить. Тем более что я двадцать пять лет болею за гринокский футбольный клуб «Мортон», который медленно, но верно скатился в третий шотландский дивизион, – как тут не жаловаться.

Нет, все же виски я полюбил давно.


Последние выходные сезона. «Мортону» остается провести одну игру, домашний матч с товарищами по несчастью, командой «Питерхед», такими же претендентами на вылет во второй дивизион и соперниками в чемпионате третьего дивизиона. Лэс, Рэй и я не можем пропустить такое событие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное