Именно он в один прекрасный день помог мне понять, насколько субъективной может оказаться любовь к виски. И когда Джеймс работал редактором в издательстве «Макмиллан», и потом, когда он стал фрилансером, мы обычно работали так: я приходил к нему домой в Пекэм, мы вместе устраивались за столом и брались за рукопись. Обычно просиживали почти целый рабочий день; пару раз у нас на редактирование уходило и два дня. Мы спорили до посинения, но почтивсегда приходили к компромиссу (причем правда почти всегда была на стороне Джеймса). Во всех без исключения случаях я получал большое удовольствие от совместной работы, и самое яркое воспоминание, оставшееся у меня от этих одно– или двухдневных бесед, – наш с Джеймсом гомерический хохот.

Однажды мы уселись за работу почти сразу же после празднования сорокалетия Джеймса и, как обычно, решили немного разогреться перед творческим процессом, хлебнув виски. Один приятель Джеймса подарил ему бутылку «Лафройга» – как подобало случаю, сорокалетней выдержки. Я привык пить в основном десятилетний виски и никогда даже не видел сорокалетнего «Лафройга» (к моему великому разочарованию, оказалось, что дизайн этикетки не очень-то отличается). Было очень лестно узнать, что именно этот напиток Джеймс выбрал сегодня, чтобы промочить горло и расшевелить мозги. Мы пили маленькими глотками, смакуя, и дружно соглашались, что это действительно нечто необыкновенное. На протяжении всей работы над книгой мы прикладывались к стакану.

Наступил момент, когда мы решили кое-что подправить, но я никак не мог придумать, как это лучше сделать (или вообще посчитал, что смутивший нас кусок лучше оставить в покое), и Джеймс уткнулся носом в текст, пытаясь сформулировать рекомендации по замене тех или иных слов. Я же отвлекся от рукописи, и тут мой взгляд упал на бутылку, стоявшую на дальнем краю стола, у стены. Может, свет на нее падал как-то по-особенному, но мне показалось, что с бутылкой что-то не так, не знаю, но по какой-то таинственной причине, я как завороженный вглядывался в цифру «40» в надписи «40-летней выдержки» на этикетке. Пока Джеймс сидел, погрузившись в свои редакторские мысли, я взял со стола бутылку, посмотрел на нее прищурившись и наконец объявил:

– Джеймс, это же никакой не сорокалетний «Лафройг». Это обычный десятилетний; просто какой-то жулик пририсовал к единице что-то вроде буквы L, и теперь она похожа на четверку. Думаю, тонким черным маркером пририсовал. – Я поднял бутылку и дал Джеймсу посмотреть на свет. – Вот здесь, видишь?

Джеймс уставился на виски, его глаза тревожно округлились. В конце концов он пробормотал:

– Во сволочь!

Самое удивительное: вплоть до той минуты мы и правда были уверены, что пьем виски, во всех отношениях превосходящий старый добрый десятилетний «Лафройг». Он казался нам выдержанным, редким и необыкновенным именно потому, что мы так о нем думали. Может, носы нас подвели, а может, мозги отказывались слушать то, что говорили им носы. Как бы то ни было, мы оба извлекли из этой истории ценный урок смирения. Мне было неудобно спрашивать у Джеймса, поговорил ли он с так называемым другом, который обвел его вокруг пальца, но я бы на его месте сказал этому прохиндею пару ласковых.

Что-то я отвлекся. Вернемся на вискикурню «Макаллан», что находится в долине Спей, на утесе, нависающем прямо над северо-западным берегом реки, примерно в миле от деревни Крейгеллахи. Вот «Истер Элчис Хаус» – живописное здание, изображение которого печатают на ящиках с виски; здесь, как и в длинной приземистой со вкусом спроектированной пристройке, находятся офисы, а заодно и развлекательная площадка компании. Сама вискикурня лежит по правую руку, если идти по подъездной дороге. Слева – инфоцентр, здание достаточно новое, внутри много мебели из светлого дерева очень интересных форм, навевающих мысли о живой природе. Мы заказали расширенную экскурсионную программу, которая завершится дегустацией нескольких марок виски в специальном помещении, рядом с местом работы профессиональных дегустаторов; но сначала нас ждет обычная прогулка по вискикурне, примечательной множеством относительно небольших дистилляторов, установленных в огромном зале с широкими окнами, который странным образом напоминает машинное отделение на корабле («странным образом», потому что в машинных отделениях, как правило, нет гигантских окон, выходящих на долину реки Спей).

– Мы придумали сюжет для вашей новой книги, – доброжелательно сообщает мне один из организаторов экскурсии.

– Правда? – спрашиваю я.

В данном случае «Правда?» служит синонимом «Еще не легче».

– Мы подумали: надо бы вам описать, как в заторном чане нашли тело и ваш инспектор Как-Там-Его начал расследование.

– Инспектор Ребус?

– Да-да, он самый!

– А. Так это Иэн Рэнкин. А я – Иэн Бэнкс.

– Ой, извините.

– Ничего страшного. – Я широко улыбаюсь, давая всем понять, что в этом и правда нет ничего страшного (ведь некоторых писателей подобные оплошности почему-то невероятно раздражают). – Несколько лет назад меня то и дело принимали за Ирвина Уэлша. Я привык.