«А это ножи с острова Мадагаскар, негритянские; с такими ножами туземцы ходят на львов, и они слегка загнуты, в виде молодого месяца, чтобы лезвием удобно было рассекать выгнутую в борьбе шею зверя; а это, гляди-ка сюда, не отворачивайся, что тебя дрожь бьет, — старые ножи степных уйгуров, у уйгуров ноги кривые, потому как они всю жизнь, с младенчества, скакали на конях, и ножи тоже кривые, как китайские серпы для резания стрел дикого лука; уйгурский нож — самый острый на Востоке нож, он отсекает одним взмахом даже шею пятилетнего ребенка. А это, вглядись, самая большая тайна — ножи, сделанные в виде рыб, птиц, голов диких зверей; есть так называемый нож сенагона, сделанный в виде расширяющейся к острию плашки, фигурно выточенной в виде листа сливы; и я все-таки, гляди, поражу тебя насмерть в сердце самым дивным ножом — ножом в виде цветка. Я делал его сам, с помощью искусного мастера, который меня направлял — от плавки металла до ковки, от нанесения рисунка на фигурные ножны до изготовления лезвия, тонкого и узкого, как женская заколка, что втыкается жительницами Ямато в прическу, называемую ими „крылья бабочки“. Я покажу тебе, как он поражает, или ты сам можешь им воспользоваться, сделав себе сеппуку или харакири или пронзив себя старинным аратским способом — всадив острие в шею, туда, где бьется жила жизни и куда опытный скотобоец-пастух всаживает нож барану, с тем, чтобы правильно его потом разделать для приготовления на костре. Ты испугался? Но разве вся жизнь всех людей не есть приготовление к смерти? Разве мы все — не бараны на широких блюдах на столе у Бога? У великого Будды, у Христа, у Аллаха, — всяк Бог родился, умер и воскрес на Востоке, и разве ты, человек Востока, не поймешь сам, откуда бьет в небо священная кровь?»

Так, ножи. Пистолет — блеф. Они заготовили для меня ножи.

Когда жена Каната плясала в той его каморке на чердаке, он тоже кричал и шептал ей про ножи. И он приготовил нож, чтобы убить ее. И не убил.

И кто, когда рассказывал мне про ножи всего мира, как они устроены, кто и как их выделывал, как их кидают, как их вонзают — по всем правилам?.. Канат?.. Да, да, может быть… Может быть, Канат…

Второй поднял нож, длинный, как серебряный байкальский омуль. Прищурился. И метнул его в меня.

Он метнул его так ловко — или так неудачно, — что зацепил мне шею, глубоко оцарапав ее. Нож воткнулся в кирпичную стену подвала, в щель кладки. Застрял там, задрожал, отзвенел.