He could not in conscience — not even George's conscience (он не мог по совести — даже по /такой/ совести, /как/ у Джорджа) — object, though he did suggest that, perhaps, it would be better for him to stop in the boat, and get tea ready (возразить, хотя он предложил, что, может, ему лучше остаться в лодке и приготовить чай), while Harris and I towed, because getting tea was such a worrying work, and Harris and I looked tired (в то время как мы с Гаррисом будем тянуть /лодку/, потому что приготовление чая — такая беспокойная, утомительная работа, а Гаррис и я выглядим усталыми). The only reply we made to this, however, was to pass him over the tow-line (единственным ответом, который мы дали на это, было передать ему буксирный канат = однако вместо ответа мы передали ему буксирный канат), and he took it, and stepped out (и он взял его, и вышел /из лодки/).

There is something very strange and unaccountable about a tow-line (в буксирном канате есть что-то очень странное и необъяснимое). You roll it up with as much patience and care as you would take to fold up a new pair of trousers (вы сматываете его с такими терпением и осторожностью, какие бы приложили, чтобы сложить новую пару брюк), and five minutes afterwards, when you pick it up (а пять минут спустя, когда вы поднимаете его), it is one ghastly, soul-revolting tangle (он является одним ужасным, отвратительным спутанным клубком; soul-revolting — возмущающий душу).

conscience ['knns] patience ['pens] ghastly [':stl]

He could not in conscience — not even George's conscience — object, though he did suggest that, perhaps, it would be better for him to stop in the boat, and get tea ready, while Harris and I towed, because getting tea was such a worrying work, and Harris and I looked tired. The only reply we made to this, however, was to pass him over the tow-line, and he took it, and stepped out.

There is something very strange and unaccountable about a tow-line. You roll it up with as much patience and care as you would take to fold up a new pair of trousers, and five minutes afterwards, when you pick it up, it is one ghastly, soul-revolting tangle.

I do not wish to be insulting, but I firmly believe that if you took an average tow-line (я не хочу никого обидеть: «быть оскорбительным», но я твердо убежден, что если взять обычный буксирный канат), and stretched it out straight across the middle of a field (и растянуть его посреди поля; straight across — перпендикулярно, через: «прямо через»), and then turned your back on it for thirty seconds (а потом повернуться к нему спиной/отвернуться на тридцать секунд), that, when you looked round again, you would find (то, когда вы повернетесь снова, обнаружите; to look round — оглядываться /кругом/) that it had got itself altogether in a heap in the middle of the field (что он /весь/ собрался в кучу посреди поля), and had twisted itself up (и скрутился), and tied itself into knots (и завязался в узлы), and lost its two ends (и потерял свои концы), and become all loops (и превратился в одни петли); and it would take you a good half-hour (и это займет у вас добрых полчаса), sitting down there on the grass and swearing all the while, to disentangle it again (/и при этом вы будете/ сидеть на траве и ругаться все это время, чтобы снова его распутать).