ВЫПИСКА ИЗ ПРИЛОЖЕНИЯ К ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ

«Лия Цхакая, ученица грузинского философа Мамардашвили, сама — философ, философский факультет Тбилисского государственного университета. Дипломная работа — „Антропология мифа“. В Тбилиси знакомится с Александром Дегтем. Становится ультраправой по взглядам и убеждениям. В издательстве „Арктида“ в Москве издает тоненькую книжку, брошюрку под названием „Волк. Ночь. Лилит“ — о крушении исторических эпох и о неизбежном приходе — через Насилие — новой Силы, способной управлять людьми. Незаурядный поэт. Пишет и распространяет стихи: рукописи, публикации, Интернет. На ее тексты байкеры Хирурга сочиняют и поют песни. Рок-группа Таракана „Реванш“ поет популярные песни на стихи Цхакая — „Наши идут“, „Возмездие“, „Кельтский крест“. В Тбилиси у Цхакая пожилая мать. Цхакая взяли в Тбилиси прямо с подпольного, организованного спонсорами — сторонниками движения „Neue Rechte“ рок-концерта, где группа „Волки ночи“ исполняла песни с ее текстами. Скинхеды повсеместно поют ее песни. В свое время брила голову, как это делают все скинхеды. В тюрьме в Тбилиси провела в общей сложности девять месяцев. Направлена в Московскую психиатрическую спецбольницу по распоряжению МВД России и Правительства Грузии».

Когда Архипа снова вели на ЭШТ, он наткнулся взглядом в коридоре на бритую девушку, которую два дюжих санитара вели по коридору навстречу ему. Нет, не из двадцатой комнаты. Из двадцатой — везут на каталке. И сгружают на койку, как мешок с камнями. Девушка шла своими ногами, испуганно, будто зверек, взглядывая вверх, исподлобья. Архип вздрогнул от черного удара ее глаз. Господи, какие огромные глаза! Нечеловеческие. У людей таких не бывает. Как… как у Спаса с хоругви, с образа в церкви…

Лысая голова девушки. Бритая его голова. Они оба, переглянувшись, усмехнулись.

Они по глазам — не по головам — поняли, увидели друг друга: «Мы одной крови, ты и я».

Лия остановилась около двери в женский туалет. Просительно посмотрела на санитаров. Те ухмыльнулись. Она скользнула в дверь туалета.

Его подтолкнул в спину санитар Андрюха: иди, иди, изголодался, небось, по хорошей порции тока!

Боль. Красная боль.

Он никогда не думал, что боль — красного цвета.

Нет, он так думал всегда.

Что это плывет там? Огромное, круглое, красное?

Это его боль плывет. Она наплывает и заслоняет ночь. Она заполняет собой мир.

Боль встает нимбом над его головой. И он смеется над собой, хохочет во все горло: смотрите-ка, а я и вправду святой, но я же никакой не святой, я преступник, я же убил, я убил! Я убил железной цепью человека! Я бил его, убивал его — уже мертвого! И я убил не только его одного! А скольких?! Я не помню!

Но я же убивал во имя! Я убивал во имя добра! Во имя справедливости! Во имя порядка!

Зачем вы казните меня-а-а-а?!

Красная боль.

Красная Луна в окне.

ПРОВАЛ

Ночь. Та вода, что была утром и днем — чистой, прозрачной, сапфировой, изумрудно-голубой, нынче, во мраке, — сине-черная, непроглядная.

У его ног плещет Байкал.